Потом Нюра Анисимова вскрыла второй треугольничек и прочитала вслух:

— «Тов. Гармаш, поздравляю вас и всю вашу бригаду с победами на трудовом фронте. Фронтовики надеются, что вы удержите Красное знамя ЦК ВЛКСМ. Мне хотелось коротко рассказать о том, как наши бойцы защищают вас, наших сестер и дочерей, как они защищают любимую Родину.

Наша часть уничтожила не одну сотню фашистских мерзавцев. Только в одном бою она прекратила существование одного немецкого полка. Убитых на поле боя осталось 830 солдат и офицеров. Зимой освободили более 200 населенных пунктов и продвинулись вперед на 300 километров. За время боев у нас стал 31 орденоносец.

Ваш героизм в труде, тов. Гармаш, воодушевляет и зовет нас к новым победам. Передайте привет от фронтовиков-рязанцев всем вашим подругам и товарищам по работе».

Мы вскрываем письмо за письмом и читаем:

«Мы, моряки Краснознаменного Балтийского флота, стоим на охране города Ленинграда. Девушки, знайте, что пока льется в наших жилах кровь, мы не отдадим наш красавец Ленинград врагу. Уничтожим немецких захватчиков! А вы, наши дорогие сестры, трудитесь на полях не покладая рук. Победа будет за нами!»

Поздно вечером, возвращаясь с поля, где я была у девчат ночной смены, я увидела Кострикину. Вынырнувшая из-за облака луна осветила тоненькую, высокую фигурку Маши, прижавшуюся к березке, что росла около палисадничка нашего дома.

Я подошла к Маше, спросила, почему она не спит.

— Не могу, Даня, все думаю о Бугрове. Какой он? Неужели у него семья погибла? Фашисты извели их? А может, еще живы? А как зовут Бугрова? Наверно, Иван. И.В. Вишь, как подписал. Наверно, он мужественный, сильный — лейтенант-танкист. Все танкисты — народ особый, да? А он думает, что я комсомолка. Как написать-то ему?

— Как есть, — отвечаю я, — напиши, что, мол, я еще не комсомолка, но думаю вступить в комсомол, так ведь?

— Так. А что же еще ему написать?

— Что на душе лежит, то и пиши.

— Можно, Даня?

— Конечно.

— А у меня на душе много хороших слов, все и писать?

— Все и пиши.

— Ты иди, Даня, ложись спать, ведь завтра рано вставать, а я еще постою. Ты иди.

Я ушла. Уснула нескоро. Сон не шел. Думала о Михаиле. Когда засыпала, Маши еще не было. В окно смотрела огромная красная луна. Там у дерева, под этой красной луной, Маша думала о лейтенанте-танкисте Бугрове.

Теперь она ждала писем и получала часто, написанные одним и тем же почерком. Мы этот почерк хорошо отличали от всех других, ведь Маше писали письма очень много бойцов.

Вскоре Маша вступила в комсомол, вступила и Нюра Анисимова, так что к концу года вся наша бригада стала комсомольской.