Наверное, так и было. По отцовской линии ранняя седина была нормой, но в 24 года седеть я начал по другим причинам.

Мама привезла передачу, в которой была пластиковая кружка и конфеты ириски. И то и другое было очень ценно. В кружку я наливал воду, которую ставил под койку и которую мог пить после аминазина, ириски же были еще более полезной вещью. Конечно, я старался не пить таблеток, используя разные способы, известные зэкам. Простейшим из них было просто загнать таблетки под язык, но тогда их легко обнаруживал санитар, вращавший во рту шпателем. (Читая «Пролетая над гнездом кукушки», я так и не мог понять, почему Макмерфи этого не делал — ведь никто к нему со шпателем в рот не лез.)

Более сложный способ заключался в том, чтобы перед появлением медсестры смять кусочек хлеба в клейкую массу и прилепить ее к обратной стороне верхних зубов. Между моментами, когда медсестра заставляет взять в рот таблетки и дает мензурку их запить, таблетки сильным движением языка вдавливаются в хлеб. Вода проходит в гортань, таблетки остаются во рту, после чего можно показывать рот медсестре и даже давать санитару возиться со шпателем, извне никто ничего не замечает.

Этот метод хорошо работал на мажептиле — таблетки были плоскими и рыхлыми, так что клеились без проблем. Однако таблетка аминазина представляла собой гладкую тяжелую горошину и к хлебу не прилипала. Однажды я спалился, когда в ответ на требование медсестры показать ей рот, открыл его. Тут же горошина упала, стукнув о нижние зубы, — медсестра, как и положено, пообещала, что еще раз — и аминазин будут колоть.

Конфеты ириски были лучшей заменой хлебу, ибо к ним все клеилось легче. Позднее, подсчитывая количество проглоченных в Казани таблеток, я выяснил, что пил, ну, наверное, половину предписанной дозы. Увы, и эта половина превращала меня в зомби.

Также мама сказала, что на следующее свидание — оно было положено через месяц — приедет с Любаней. Я начал отсчитывать дни — и, как оказалось, совершенно зря. Мы встретились с Любаней только на следующий год и уже не в Казани, а за девять тысяч километров, в городе Благовещенске на китайской границе.

Глава X. СИБИРЬ

Глава X. СИБИРЬ

Я умер 5 декабря 1980 года в свердловской тюрьме.

В медицинских терминах это была, конечно, не смерть — потеря сознания от обильной кровопотери.

Однако иллюзия умирания была столь сильной, что после возвращения «с той стороны» исчез страх смерти. Возможно, это было главным итогом действия, который оправдывал и предсмертное «отмирание души», и готовность умереть, и шрамы на руках.