«Я ежегодно организовывала бал, который приносил нам около 12 000 злотых чистого дохода. “Наш дом” вскоре стал оазисом достатка и культуры на Белянах»{305}, – вспоминала Александра Пилсудская. Пути Корчака и Фальской расходились. Она была занята расширением своей деятельности, и у нее были на это средства. Он ограничивал деятельность Дома сирот. Из-за кризиса ему едва хватало денег на то, чтобы прокормить сотню «собственных» детей. Тревожился: «…лишь бы не голод, лохмотья вместо одежды, нехватка школьной книги и тетради»{306}.

В том, что они отдалялись друг от друга, сыграли роль и амбиции. До недавнего времени он был наставником, безоговорочным авторитетом, пани Марина воплощала в жизнь его идеи. Теперь престижное положение «Нашего дома», разросшееся поле деятельности, повышенная ответственность привели к тому, что Фальская стала высвобождаться из-под его влияния, формулировать собственные теории. Не отрицая роли самоуправления, товарищеского суда и других так высоко ценимых Корчаком внутренних структур, она все же пришла к выводу, что они чрезмерно ритуализированы, создают искусственный мир, отнимают слишком много времени. Фальская повторяла, что в замкнутом сообществе рождается потребительское отношение к жизни, пассивность. В письмах она писала:

Я не люблю – когда кто-то называет интернат «малым обществом». – Общество – состоит из потребителей и производителей. «Общество» сплошных потребителей невообразимо. Это даже не коллектив. Это сборище – слабо связанных между собой индивидуумов, случайно оказавшихся на одной территории{307}.

«Наш дом» не создает «нового человека». Нельзя создать инкубатор для «нового человека». Этими словами она отрицала всю философию Корчака и их общие программные манифесты, написанные за много лет до того.

На юбилейном собрании общества «Помощь сиротам» в Доме сирот, состоявшемся в ноябре 1933 года, Фальской не было. Среди официальных гостей не было и Александры Пилсудской. Возник ли уже тогда холодок в отношениях? Доктор ощущал неблагополучную обстановку вокруг себя. После неизвестного конфликта, из-за которого Доктор ушел из Дома сирот, он писал в письме к Юзефу Арнону: «Столько яда, взаимного пожирания и раздражения. И неудивительно, что в таких условиях разбушевались злость и зловредность. Я спасался от мыслей работой: в стрижке, мытье голов, обрезании ногтей находил отдохновение. Теперь и этого нет»{308}.

Полномочия постоянного врача белянского интерната Доктор передал Янине Дыбовской, заведующей Поликлиникой матери и ребенка в жилом массиве «Здобыч Роботнича». Но по-прежнему каждый четверг после обеда он приезжал в «Наш дом», ночевал там и только в пятницу возвращался в Варшаву. Вечер четверга он проводил с бурсистами. В белянском доме целых двенадцать комнат были отведены под Бурсу. По образцу Дома сирот, Бурса служила жильем для воспитанников, которые достигли верхней возрастной планки и хотели учиться дальше, а также для молодых людей со стороны – учащихся педагогических школ или курсов. Взамен за жилье и содержание они три-четыре часа в день работали в учреждении, применяя педагогические теории на практике. Корчак очень ценил эти встречи. Бурсисты рассказывали ему о событиях минувшей недели, о трудностях, поражениях и успехах, о планах на будущее. Он затевал дискуссии, иногда сам принимал в них участие. Благодаря этому он сохранял контакт с польской молодежью, не жил исключительно проблемами еврейской молодежи.