Вызывал ли интерьер умиление и чувство тепла родного дома? Там было даже слишком много места для сотни детей. Большие, светлые спальни, столовая, зал отдыха, санитарные и хозяйственные помещения, изоляторы для больных, комнаты для персонала, классные комнаты. Корчак требовал выделить место для молельни. Он считал, что все дети нуждаются в общении с Богом, а те, кого обидела судьба, – и подавно. Пани Марина, верная своим атеистическим убеждениям, на молельню не согласилась. Разрешила только один из залов отвести под «комнату тишины» – скорее, читальню, чем место для раздумий. Однако она оставляла воспитанникам свободу выбора. Те, кто хотел, – молились, вешали над кроватью образа, ходили в школе на религиозные уроки, в воскресенье – на мессу, в костел в Вавжишеве, который принадлежал к белянскому приходу. Но тамошний священник зачислил в безбожники не Фальскую, а Корчака. Называл его «этот коммунист».

29 мая 1930 года, в рамках празднования Дня ребенка, состоялось торжественное открытие нового дома, которое сопровождалось пышной церемонией – гражданской и религиозной. На нее прибыли: жена маршала Александра Пилсудская, жена президента Мосцицкого – Михалина, премьер-министр Валерий Славек, министры Эугениуш Квятковский и Александр Пристор, «представители вооруженных сил, совет и множество участниц Общества. В одиннадцать часов епископ Владислав Бандурский освятил здание, «произнеся – как писала “Газета польска” – пламенную речь»{301}. Религиозный характер церемонии подчеркивался, чтобы предотвратить нападки эндэшников: мол, в польском учреждении, построенном на польские деньги, будут заправлять евреи и масоны. Несмотря на значимость происходящего, ощущалась какая-то фальшь. Ксендз с кропилом, милостивое покровительство высших властей по отношению к сироткам – все это совершенно не соответствовало взглядам создателей Дома.

Корчак, ненавидевший все показные акты филантропии, уже понял, что ради блага детей нужно играть в разные игры с сильными мира сего. Его не утомляли визиты к евреям, у которых он выпрашивал пожертвования для Дома сирот, он не боялся католических епископов и святой воды. Поэтому послушно принял участие в торжестве. А вот Фальской, принципиальной и непреклонной, в тот день в Варшаве не было. Позже, в письме к знакомому, она делилась своими опасениями насчет будущего. Фальская видела неразрешимую дилемму. Поддержка правительственных кругов была кстати, но в то же время она пагубно влияла на воспитанников. В своей родной среде им пришлось бы с детских лет зарабатывать на пропитание, но зато они чувствовали бы ответственность за семью. Фальская боялась, что дети, вырванные из своей среды, привыкнут к потребительскому образу существования и впоследствии не найдут места в жизни. «Прошлогодний акт “освящения дома, собравший почти самых высокопоставленных людей в государстве” – “64 автомобиля, писали мне дети, на площади стояло”, является оч. показательным и ярким проявлением этой опасности для воспитания»{302}.