9 февраля 1942 года Корчак подал заявление в Бюро по кадровым вопросам Еврейского совета; в заявлении сказано, что он предлагает в течение месяца поработать на Дзельной. За этот месяц он хотел, пользуясь своим авторитетом и опытом, реорганизовать работу учреждения, избавиться от нечестных и неумелых сотрудников, раздобыть средства для жизни для тех подопечных, которых еще можно спасти, и облегчить смерть тем, кто был уже обречен.

Это заявление – поразительный документ, не имеющий ничего общего с официальными письмами такого рода. Он начинается словами: «Доброжелатели требуют, чтобы я написал завещание. Я делаю это в настоящий момент в моем curriculum vitae…»

Далее следует ироничная самохарактеристика автора.

Мне 64 года. <…> (Аппетит волчий, сон праведника, недавно после десятка рюмок крепкой водки сам быстрым шагом вернулся с улицы Рымарской на Сенную поздним вечером. – Встаю дважды за ночь, выливаю десять больших ведер.)

Курю, не пью, умственные способности для повседневного использования сгодятся.

Я мастер экономии сил: как Гарпагон, извлекаю пользу из каждой использованной единицы энергии.

Считаю себя человеком подкованным в области медицины, воспитания, евгеники, политики. <…> Амбициозные и упрямые дураки дисквалифицируют меня, а не я их. <…>

Я предполагаю, что преступные личности из персонала интерната на Дзельной добровольно покинут ненавистное заведение, с которым их связывают только трусость и инерция. <…>

Как гражданин и работник я послушен, но не выдрессирован <…>.

Как организатор не умею быть начальником. <…>

Недотепа, а значит, выведен из равновесия и порывист – из-за износившихся от работы тормозов, – подходит для работы в коллективе{428}.

Слишком уж подробный отчет. Описанные факты не имели никакого значения для чиновника из Личного отдела – видимо, Корчак чувствовал, что это последняя возможность резюмировать свою биографию, найти в ней ключевые точки, подвести итоги жизни. Для биографа это бесценный источник информации. Для автора – возможность еще раз блеснуть черным юмором, подчеркнуть абсурд такого конца упрямого, тяжкого пути. Гимназические, университетские годы в Варшаве. Обучение в клиниках Берлина и Парижа. Новый педагогический опыт, полученный в Лондоне. Профессора медицины: Пшевоский, Насонов, Щербак, Финкельштейн, Багинский, Марфан, Гутинель – специалисты мирового класса. Годы врачебной практики. «Мои наставники в больнице на Слиской: ироник и нигилист Кораль, жизнерадостный Крамштик, серьезный Ганц, великолепный диагност Элиасберг, кроме того – фельдшер-хирург Шлижевский и самоотверженная медсестра Лая».