Письма Корчака в конторы, организации и к частным лицам полны оскорбительных выпадов. Одна из его коллег – истеричная баба, лентяйка с мозгами больничной уборщицы. Высокопоставленный чиновник из гетто – идиот, вредитель с манией величия. Люди из воспитательных учреждений – тупицы, сидящие на слишком высоких местах. Проходимцы, шуты, мерзкие мошенники. Развращенные безнаказанностью сутенеры. Комнатные собачонки. Преступники. Шарлатаны. Коррумпированные обманщики. Бездушные. Жадные. Бездарные. Нерадивые. Банда гангстеров. Существа наихудшего сорта.

Мы никогда не узнали бы подробностей его упорной, отчаянной борьбы за судьбу детей, не только «своих», но и «чужих», если бы не книга «Януш Корчак в гетто. Новые источники», которую в 1992 году выпустил Издательский дом «Латона». Она включает в себя никогда ранее не публиковавшиеся документы, связанные с деятельностью Доктора в закрытом районе. Александр Левин, редактор издания, писал в предисловии:

В середине 1988 года, при загадочных обстоятельствах, тогда еще не выясненных, кто-то из жителей Варшавы, сохраняя полную анонимность, передал (не лично, а через посредницу) Корчаковскому обществу в Израиле обширный, неупорядоченный набор неизвестных прежде архивных материалов времен последнего этапа жизни Старого Доктора{408}.

Далее он пояснял, что израильское общество предоставило материалы Корчаковской лаборатории при варшавском Институте образовательных исследований, которая эти тексты обработала и спустя четыре года издала. И таинственно добавлял:

Когда нас спрашивали <…>, каким образом документы уцелели, кто их хранил, почему в течение почти сорока лет их не передали людям или учреждениям, которые занимаются сбором и исследованием всего наследия Корчака, – мы не могли и до сих пор не можем <…> ответить{409}.

Михал Врублевский, «пан Миша», один из воспитателей Дома сирот, которого не отправили на Умшлагплац, потому что в тот день он с несколькими воспитанниками был на принудительных работах в немецких мастерских, – рассказывал, что, вернувшись на Слискую, обнаружил пустые помещения и разбросанные повсюду кипы бумаг. Он собрал их и положил в чемодан, который впоследствии прятали в разных точках гетто, а в конце концов переправили на арийскую сторону. Что произошло с чемоданом потом? «Не стоит чрезмерно углубляться в детективные рассуждения такого рода»{410}, – пишет Левин. Что значит «чрезмерно»? И почему «не стоит»? Эта история могла бы стать сюжетом сенсационной повести со множеством вопросов, на которые никто не отвечает.