ИЗ ПОВЕСТИ АРКАДИЯ ГАЙДАРА “ТИМУР И ЕГО КОМАНДА”: Грузовик мчался по широкой солнечной дороге. Поставив ноги на чемодан и опираясь на мягкий узел, Ольга сидела в плетеном кресле. На коленях у нее лежал рыжий котенок и теребил лапами букет васильков. <…> Грузовик свернул в дачный поселок и остановился перед небольшой, укрытой плющом дачей.920
ИЗ ПОВЕСТИ АРКАДИЯ ГАЙДАРА “ТИМУР И ЕГО КОМАНДА”:
А ведь примерно так же добиралась во Внуково и Лидия Толстая. Но романтически настроенный детский писатель позволял себе не обращать внимание на такие мелочи, как ямы, колдобины и грязь проселочных дорог. Зато мемуаристка их не забыла: “Грузовик свернул с шоссе на дорогу, горбатую, с ямами и лужами, который стояли в Подмосковье всё лето <…>. Я сидела на вещах, крепко ухватившись за борт грузовика…”921
Но вот дорога позади, впереди несколько недель загородной жизни: “Ольга открыла застекленную террасу. Отсюда был виден большой запущенный сад. В глубине сада торчал неуклюжий двухэтажный сарай <…>. На стволах обклеванных воробьями вишен блестела горячая смола. Крепко пахло смородиной, ромашкой и полынью”.922
Но дачный быт – быт неустроенный. Холодная вода – из колодца. Чтобы получить горячую воду, надо или растопить печку в избе или бане (не каждый горожанин на это способен), или воспользоваться привезенным из города примусом или керосинкой. Лидия Толстая привезла во Внуково пятидесятилитровую (!) бутыль с керосином – на всё лето. Немалая часть дня уходила на простое приготовление обеда, мытье посуды и тому подобные занятия, однообразные и скучные. Однако неизбалованные москвичи были рады и такому отдыху. Со временем обустраивались, привыкали и находили подмосковную жизнь и приятной, и уютной. Елена Ржевская и десятки лет спустя с ностальгией вспоминала “дачные подмосковные довоенные вечера. Дымки самоваров в садах, запах сгорающих сосновых шишек. Оранжевые абажуры, раскачивающиеся на открытых террасах…”923 Собирались небольшие компании, заводили патефон и ставили пластинку. Танцевали под американский фокстрот “Слишком много слёз”, под французское танго “Дождь идет” и, конечно, под шлягеры польского еврея Ежи Петерсбурского, как раз перед войной получившего советское гражданство. Его грустные танго “Утомленное солнце” и “О, донна Клара!” играли патефоны по всему Подмосковью. В такой жизни и в самом деле было свое очарование.