Милая Франция
Милая Франция
Накануне 22 июня 1941-го Мур думал о войне в Сирии. Там англичане – вместе с отрядами “Сражающейся Франции” – завершали разгром французских колониальных войск, верных режиму Виши. Трагедия Великой Отечественной на время заслонила далекую войну на Ближнем Востоке. Но уже в июле Мур вернулся к мыслям о французах и Франции. Он не сомневается: Гитлер будет разбит, но что будет во Франции после победы над нацизмом? Мысли о социалистической революции в Европе давно оставили Мура, главное – другое: “Мне на всё наплевать, лишь бы Париж был восстановлен в своей роли мировой столицы, лишь бы Франция вновь обрела то место, которое она заслуживает, и чтобы фрицы были выперты вон…”1135 А пару дней спустя он вспомнит и о Ближнем Востоке: “Я очень рад за победу англичан и де Голля в Сирии”.1136 Вот уж мало кто в советской России 17 июля 1941 года радовался победам в столь далеком краю. В Смоленске тогда начинались уличные бои…
26 августа 1941-го, в трагические, страшные и для страны, и для своей семьи дни, Мур снова думает о любимой Франции: “Франция выйдет из-под обломков и займет надлежащее ей место в Европе и мире, это конечно. И Ривьеру ей отдадут”. Цветаевой остается жить пять дней. На фронте неостановимая катастрофа. Немцы взяли Новгород, рвутся к Ленинграду. Балтийский флот, где служит Анатолий Тарасенков, под угрозой гибели в порту Таллина. Корабли уже обстреливает немецкая артиллерия. А Мур думает, останется ли Ривьера за Францией… Так ведь и неделю спустя после гибели матери Мура всё “терзает” (так! –
Еще за полгода до войны Мур признал очевидное: самое беззаботное, счастливое время его жизни прошло во Франции. В СССР началась “борьба и настоящая жизнь”. К этой мысли он не раз будет возвращаться. Лучшие годы его жизни – 1937–1939 (до переезда в СССР). Время, когда взрослеющий Мур окунулся в парижскую жизнь, ту жизнь, что навсегда останется в его душе недостижимым идеалом счастья, гармонии, которых у него больше не будет никогда. И сидя среди чинар и акаций в ташкентском парке имени Горького (не отличались оригинальностью названия советских парков), Мур вспоминает парк в Медоне, до которого советскому далеко…
ИЗ ПИСЬМА ГЕОРГИЯ ЭФРОНА К АРИАДНЕ ЭФРОН, 20 декабря 1942 года: Никогда, ни до, ни после, я не жил так полно, интенсивно, никогда так не увлекался; в те годы скука была мне неизвестна и внешняя блестящая оболочка событий своей заманчивостью заставляла меня трепетать и радоваться. <…> Потом были испытания, мучения, встречи, отдельные радости, но прежнего удовлетворения уже не было.1138