Константин Тренев одобрил роспуск Коминтерна: “Под нажимом Англии и США, наконец, разогнали дармоедов”. К тому же Тренев “чрезвычайно резко отзывался” о Сталине и считал, что “надо пересмотреть гимн «Интернационал», он не может понравиться союзникам…”.¹¹⁴⁷

Если верить запискам Аркадия Первенцева, то и колхозники в 1941-м мечтали “о смене режима на англо-американский, демократический”.¹¹⁴⁸

Но вот остановили немцев под Москвой, окружили под Сталинградом, разбили Манштейна и Клюге на Курской дуге. И с каждой новой победой люди всё больше верили в мощь Красной армии. НЭПа и демократизации общественной жизни желали не меньше, но отношение к англичанам и американцам менялось. Всё чаще люди возмущались: почему они не открывают второй фронт? И всем понятно почему: “Загребают жар чужими руками”. Пока советские войска истекают кровью, британцы возятся в песках Северной Африки, десантируются на далекой солнечной Сицилии… Мы же воюем за союзников, жертвуем собой, почему они не хотят жертвовать ради нас?

Мур с таким взглядом не соглашался. Он считал, что это “ложнопатриотические соображения, очень близкие к шовинизму”.¹¹⁴⁹ Спокойно, аргументированно¹¹⁵⁰ он доказывал, что союзники не обязаны жертвовать жизнями во имя Советского Союза, ведь и советские люди воюют не ради союзников, а ради самих себя, своей страны, ради победы над нацизмом. А со стороны союзников было бы глупо бросаться в бой, основательно не подготовившись, не сведя потери к минимуму. И демократические правительства западных держав понимают, что население будет их поддерживать, если война обойдется малой кровью. А об СССР они думать не обязаны. Поминал Мур и “договор о дружбе с Германией”, и о том, как еще недавно “мы кормили и снабжали Германию” и “надеялись в конце концов вытянуть каштаны из огня!”. Аргументы Мура понятны и логичны, но каково было их выслушивать людям в разгар Великой Отечественной? Особенно тем, у кого были родственники и друзья, сражавшиеся на фронте или уже погибшие там? И хотя он пишет: “Мы боремся за себя, за освобождение своей страны”, – но смотрит на войну вовсе не глазами русского и/или советского патриота. Его взгляд – это взгляд международного аналитика из невоюющей страны. Но вот если речь заходила о Франции – менялось всё! Он горячо вступался за Францию и французов. Давно прошли времена, когда Мур убеждал Митю Сеземана, будто Франция накануне войны была “гнила”. В годы войны крепнут национальные связи. В час испытаний люди тянутся к своим, переживают за своих, за родных.

Мур пишет стихи о Франции и о Париже, “о городе-друге”: