Был еще один очень важный фактор в постановке югославянского вопроса, а именно – Италия. Она не могла сочувственно относиться к мысли о создании сильной Сербии. В своем стремлении утвердить господство на Адриатике Италия предъявляла притязания на побережье, населенное славянами. Чем больше приближалась минута постановки этих вопросов, тем сильнее давал себя чувствовать антагонизм между Италией и южным славянством. В частности, относительно Хорватии итальянцы предпочли бы создание из нее самостоятельного государства, чем присоединение ее к Сербии. Они рассчитывали найти сочувствие к этой идее среди хорватской аристократии, но в широких слоях населения эти происки Италии возбуждали возрастающее к ней недоверие, переходившее в ненависть, а тяготение к Сербии от этого не возрастало. Одно время, когда военные действия между Австрией и Сербией временно прекратились, и вместе с тем усилились слухи о предстоящем присоединении Италии к державам Согласия, взаимная вражда между сербами и австрийцами как будто потухла и уступила место ненависти и тех и других к Италии. Австрия надеялась использовать это настроение и в предстоящей борьбе против Италии опереться на симпатии своих славянских подданных гораздо прочнее, чем это ей удавалось до тех пор в борьбе с Сербией. Мне приходилось слышать в Нише от ответственных политических деятелей злорадные надежды, что австрийцы поколотят как следует итальянцев. Такое настроение не могло не представляться опасным.

Наши интересы, по существу, требовали возможно более благоприятного для Сербии разрешения юго-славянского вопроса. Мы могли только приветствовать возможно большее усиление Сербии, с которой и в будущем у нас были бы общие враги. Мы не могли желать создания самостоятельного хорватского королевства, ибо в этом случае неминуемо создался бы искусственный конфликт интересов между ней и Сербией, но признавая законность сербских интересов, мы не могли стать исключительно на их узкую точку зрения. Привлечение Италии к союзу с нами было настолько важно, что было необходимо считаться с ее интересами и в силу этого идти на некоторые жертвы и ограничения этнографического принципа. Все эти вопросы только еще намечались, когда в Нише в первый раз приехал Супило.

Это был умный, образованный человек; он воспитался на итальянской культуре, был горячим поклонником итальянского risorgimento[185], говорил по-итальянски, как итальянец. На нем была, однако, печать, общая большинству политических деятелей в Австро-Венгрии, – он был не только политиком, но и политиканом. Увлекающийся, хитрый и честолюбивый, он не брезгал и маленькими средствами для достижения своих идей, прибегая к лести, интригам и сплетням. Его приезд в Ниш оживил интерес к югославянскому вопросу. Он часто бывал у Пашича и других политических деятелей, виделся с престолонаследником и говорил мне, что получил полное удовлетворение от всего, им услышанного.