Полную противоположность ему представлял сербский посланник в Софии Чолак Антич. Так же как Чапрашников, он начал с придворной карьеры, но в противоположность последнему он был действительно воспитанным и очень приятным в обхождении человеком. При всей ненависти своей к сербам, болгары, я думаю, не могли отказать ему в личном уважении. По крайней мере, с их стороны никогда не слышно было никаких нареканий, тогда как ни один серб не мог равнодушно слышать имени Чапрашникова.

Однообразие жизни в Нише прерывалось приездами и посещениями различных лиц. Из проселочной дороги Ниш стал во время войны на большой магистрали, через которую происходило сообщение между Россией и Европой. В начале войны через Ниш – Салоники в Болгарию и Румынию возвращалась масса русских путешественников, застигнутых объявлением войны заграницей. Сербы радушно относились к приезжающим русским и ни с кого не брали платы по железным дорогам; долгое время расписание поездов, приходящих из Салоник в Ниш и отходящих в Софию, не были согласованы. Путешественникам приходилось терять целые сутки в Нише. Между тем в городе решительно некуда было приткнуться. Существовали две гостиницы под названиями «Русский царь» и «Европа». На самом деле это были грязные харчевни, притом каждый угол был в них уже занят. После долгих блужданий по городу путешественники являлись в миссию, измученные и раздраженные. Иногда их удавалось устраивать в частных квартирах. Нештатный драгоман миссии Алтынович почти ежедневно бегал по городу, чтобы разместить как-нибудь проезжих. Иногда приходилось оказывать гостеприимство незнакомым людям в самой миссии. Это было очень трудно, потому что я взял с собой лишь самое необходимое. Все обитатели миссии в этих случаях делились, кто – своей подушкой, кто – одеялом. Мне пришлось больше двух месяцев настаивать, пока наконец не было изменено железнодорожное расписание.

Вскоре после успешного отражения австрийского вторжения Государь пожелал оказать особые знаки расположения и внимания сербскому королю и армии. В конце декабря в Ниш прибыл свитский генерал Татищев – тот самый, который до войны состоял при императоре Вильгельме. При нем был ротмистр Олив. Они привезли с собой ордена. Королю Петру был пожалован орден Андрея Первозванного с мечами – отличие, которого никто не имел в то время[184], королевичу Александру – Георгия 3-й степени, королевичу Георгию – Георгия 4-й степени; кроме того, четыре Георгия 4-й степени для сербских генералов, по выбору королевича Александра, и много других боевых отличий для сербской армии. Для Татищева была устроена торжественная встреча, и он остановился у меня в миссии вместе с Оливом. В Ниш по этому поводу прибыл король и престолонаследник Александр. Король принял Татищева в отдельной аудиенции. Когда тот передал ему знаки ордена Андрея Первозванного, он благоговейно приложился к ним. После этого был небольшой завтрак, за которым были только король с двумя своими сыновьями и я с Татищевым. Король был так взволнован, что после завтрака он тотчас удалился и с ним сделался легкий обморок, поэтому он не мог участвовать в парадном обеде, состоявшемся в тот же день. Ему было 70 лет, он выглядывал то значительно моложе, то значительно старше своих лет. Когда он рассказывал что-нибудь, что его волновало, то он весь оживлялся, в глазах его был юношеский блеск, но затем, когда он кончал, взор его потухал и сам он становился дряхлым осунувшимся стариком. Он очаровывал простотой и приветливостью своего обращения, в нем чувствовался старый солдат. Приближенные его, однако, очень страдали от его раздражительности и вспыльчивости, во время коей пробуждался в нем тот необузданный характер, который, к сожалению, унаследовал от него его старший сын принц Георгий.