В одном отношении я надеялся, что посещение Супило не останется без благотворного воздействия на сербов. Чем шире и заманчивее представлялись перспективы в южнославянском вопросе, тем больше можно было надеяться на уступчивость сербов в македонском вопросе. Нельзя было гоняться за двумя зайцами. Сам Супило мне говорил, что хорваты не могут сочувственно относиться к несговорчивости сербов, которая отвлекала и ослабляла их внимание и силы. По его словам, между хорватами и болгарами издавна существовали симпатии, ибо болгары посылали иногда свою молодежь довершать образование в Аграм[186]. Говорил ли Супило в этом духе с Пашичем, было мне, однако, неизвестно. Супило был слишком тонкий и изворотливый человек, он не мог желать быть неприятным, вмешиваясь во внутренние сербские дела. В беседе со мной он изливал горячие чувства к России, на нее одну возлагал надежды на осуществление своей национальной мечты. Главное значение он придавал факту объединения с Сербией. Что получится из этого, он предоставлял решить будущему, и говорил, что пускай Россия окрестит, как хочет, будущее государство, которое может назваться или Югославией, или Сербо-Хорватией, или сохранить название Сербии, против чего он лично не возражал.

Супило приехал из Рима, где учредился Южно-Славянский комитет, коего он был представителем. Он рассказывал мне свои беседы с итальянскими государственными людьми. Он развивал ту мысль, что настоящие интересы Италии и самое ее прошлое потребует признания национальных прав южных славян. Установив с ними добрые отношения, она гораздо вернее упрочит на Адриатике свое влияние и торговые интересы. Если, наоборот, Италия будет стремиться к присоединению мест, населенных славянами, и будет мешать их политическому объединению, то она наживет себе с их стороны непримиримую ненависть и войну в будущем. Когда он говорил об Италии, то глаза у него загорались от ненависти и он переходил при этом на всего ближе известный ему итальянский язык. Из Ниша Супило поехал в Петроград. С ним вместе поехал депутат от Боснии, чтобы установить и засвидетельствовать полное единство взглядов между представителями различных славянских областей.

Кроме деятелей славянского происхождения, из числа лиц, проезжавших через Ниш, я назову англичан, братьев Бэкстонов, из коих старший брат [Ноэль] был председателем довольно влиятельного Балканского комитета в Лондоне. Они приехали из Бухареста, где в них стрелял какой-то турок, причем один из братьев был ранен.

Бэкстоны были ярые болгарофилы. Их руководящая мысль была, что Македония должна принадлежать Болгарии. Они стояли за это не менее цепко, чем любой болгарин, и не считались ни с какими трудностями в этом вопросе. Понятно, их аргументы имели мало успеха среди сербов. Посетив меня, они потом писали мне из Македонии, куда поехали, все о том же. Другой англичанин, с которым мне пришлось познакомиться, был Сэтон-Ватсон. Он специально интересовался юго-славянским вопросом и много писал по этому поводу. Он и редактор «Times» Стид, долгое время проживший в Вене и изучивший там национальные вопросы, много помогли сербам, отстаивая перед английской публикой идею юго-славянского объединения и притязания Сербии.