В городе в это время были заняты все углы, способные вместить человека. По школам, гостиницам и кофейным были размещены все способные передвигаться раненые; днем эти учреждения вели торговлю, а на ночь принимали раненых, проводивших день в хождении на перевязки. Приехавшему в город в гостинице сдавали стул, на котором он, прибив свою карточку, проводил и день и ночь. Большинство беженцев проводило время на улицах и площадях, ютясь в шалашах из кукурузы.

Контакт здоровых с больными был всегда и везде, начиная с пролеток извозчиков, переполненных насекомыми, и кончая базарами, на которые вместе с продуктами, в одних и тех же колах, привозили в город больных. Выходящие из госпиталей, выздоровевшие раненые получали свою одежду не дезинфицированную с насекомыми и разносили заразу по селам.

Средств для борьбы с эпидемией не было, так как госпитали не имели даже дезинфекционных аппаратов. Сестры самоотверженно старались мыть над тазами прибывших больных, но, разумеется, с массой насекомых на теле и одежде было трудно бороться такими невинными средствами. А насекомых была такая масса, что кто не видал в натуре подобных картин, тот может не поверить: повязки раневых при разрезании хрустели от их массы, а снятое белье положительно шевелилось. Не забуду одного несчастного, все тело которого при первом взгляде казалось покрытым точно тонким пухом, такая была на нем туча насекомых. В госпитале создался какой-то кошмар, о котором даже и теперь вспоминаешь с ужасом.

Общее число умерших за четыре месяца эпидемии, по моим данным, в Нише превышает 35 тысяч человек, из них больше трети приходится на пленных… В девяти каменных конюшнях (кавалерийских казарм), рассчитанных на 1200–1500 лошадей, помещалось от пяти до шести тысяч человек пленных. Всех заболевших сносили в одну из конюшен и предоставляли их своей участи; врач серб к ним не входил, раз в день им приносили пищу и тем самым ограничивали все заботы о них. Один раз в неделю приходили убирать умерших.

При входе в конюшню от сырости и смрада долго нельзя было разобрать все окружающие предметы. На полу на тонкой соломенной подстилке лежали в какой-то бесформенной массе люди, полуодетые, с иссинябледными лицами; одни из них лежали навзничь, другие полусидели и полулежали, точно восковые фигуры; среди них метались в бреду, срывая с себя одежду, больные; некоторые из них, успокоившись, мирно спали, положив голову на труп умершего товарища; умерших много виднелось в яслях, где больные погибали от слабости и дизентерии; разносить пищу было некому и каждый заботился о себе, пока имел силы двигаться. Товарищи сносили умерших к дверям конюшни, где и складывали их в поленицу, которую я при входе принял за груду сложенного тряпья и старого платья. Мертвых убирали только раз в неделю, так как не было достаточного числа людей для уборки даже мертвых. Те, кто был болен дизентерией, все отправления делали здесь же, в конюшне, не имея сил выйти наружу, поэтому атмосфера в ней была ужасна. К этому описанию д-ра Софотерова прибавлю, что отхожие места для пленных были в таком состоянии, что один из этих несчастных, провалившись сквозь гнилой пол, утонул в них.