Если бы было произведено тайное голосование, то, кроме большевиков, большинство, конечно, высказалось бы за то, чтобы Добровольческая армия оставалась на Дону, увеличивалась и крепла там, где зародилась, ибо с каждым днем становилось яснее, что никто, кроме нее, не будет бороться с большевиками. Но желая использовать полностью кровь добровольцев, их боялись и не любили и всячески не хотели им давать хода. Прежде всего казаки руководились мыслью: «моя хата с краю». Они чувствовали и мыслили в рамках узкого эгоизма. Их патриотизм в большинстве случаев не шел дальше одного края, иногда – хутора или станицы. Взятие Москвы большевиками произвело на них сильное впечатление и значительно охладило тот показной пыл, который обнаруживался порою в речах на Круге. Они хотели отделить свое маленькое дело от общего, надеясь таким образом лучше уберечься самим от беды. Присутствие нарождающейся Добровольческой армии в Новочеркасске было как бы бельмом на глазу, притягивало к Дону внимание большевиков, чего больше всего боялись казаки. Они пытались даже договориться с большевиками, посылали делегацию в Москву, но из этих переговоров ничего не вышло. Казаки двоились между мыслью, что без добровольцев им было бы легче договориться, и опасением, что без добровольцев им не оборониться от большевиков. Потребовался жестокий предметный урок, чтобы исцелиться от иллюзий на счет большевиков, и все-таки двойственное отношение к пришельцам-чужакам никогда не рассеялось окончательно. Надо признать, что поведение добровольческой молодежи тоже не способствовало тому, чтобы рассеять недружелюбие. В постоянной напряженной борьбе, чувствуя себя одинокими, добровольцы ожесточались против окружающих равнодушных или неприязненно настроенных к ним людей. Нравы их грубели. Акты героизма и самоотвержения сменялись днями разгула и своеволия. Многие держали себя бестактно и вызывающе. Надо понять всю тяжесть обстановки и вспомнить все, что пришлось вытерпеть и раньше нервам всех этих людей со времени февральской революции, и тогда нельзя осудить их слишком тяжко за все эти грехи, – неизмеримые перед их подвигами. Когда на улицах Новочеркасска я увидел походную часть, в которой, как простые рядовые, шли старые капитаны, с ружьями и трехцветным знаменем, мною охватило волнение, которого не забуду. Хотелось поклониться до земли этим мученикам-героям, безвестным страстотерпцам за родину.

Вступив на путь соглашательства с левыми, Каледин руководился мыслью, которая не изжита и в ту минуту, как я пишу эти строки (май 1919 года). Он находил необходимым создать сильную власть, но думал, что при данных условиях это возможно только, если будет под нее подведен широкий демократический фундамент. Сам он шел честно навстречу демократии, и, как человек прямой и благородный, он надеялся найти такое же отношение и у тех, с кем хотел работать, чтобы на основах взаимного доверия и уступок провести принцип сильной власти. Недаром его называли «невольником чести».