«Далее, как мог, я растолковал ему, как начать и как продолжать беспрестанно Иисусову молитву и как заповедует о сем Слово Божие, и поучают св. отцы. Он, по-видимому, как бы изъявлял на то согласие и поуспокоился. После сего, расставшись с ним, я затворился в указанной им мне ветхой землянке… Она представлялась мне великолепным царским чертогом, исполненным всякого утешения и веселия».

Месяцев пять продолжалось уединение Странника, «в отрешении от сует и познании сладости внутренней жизни». Потом настало время рубки леса, начал стекаться народ, пришла пора и ему пуститься в путь. «Поблагодаривши полесовщика, я помолился, поцеловал тот клочок земли, на котором Бог удостоил меня недостойного Своей милости, надел сумку с книгами и пошел».

Такими перерывами, по большей частью более краткими, сопровождалось все время его странствия, с тех пор, как старец научил его беспрестанной Иисусовой молитве.

«Вот теперь так и хожу, да беспрестанно творю Иисусову молитву, которая мне драгоценнее и слаще всего на свете. Иду иногда верст по 70 и более в день, и не чувствую, что иду; а чувствую только, что творю молитву. Когда сильный холод прохватит меня, я начну напряженнее говорить молитву, и скоро весь согреюсь. Если голод начнет меня одолевать, я стану чаще призывать имя Иисуса Христа и забуду, что хотелось есть. Когда сделаюсь болен, начнется ломота в спине и ногах, стану внимать молитве, и боли не слышу. Кто когда оскорбит меня, я только вспомню, как насладительна Иисусова молитва; тут же оскорбление и сердитость пройдет и все забуду. Сделался я какой-то полоумный, нет у меня ни о чем заботы, ничто меня не занимает, ни на что бы суетливое не глядел, и был бы все один в уединении; только по привычке одного и хочется, чтобы беспрестанно творить молитву, и когда ею занимаюсь, то мне бывает очень весело. Бог знает, что такое со мною делается… Итак, хотя я не достиг непрестанной, самодействующей, духовной молитвы в сердце; но слава Богу теперь ясно понимаю, что значит изречение, слышанное мною в Апостоле: Непрестанно молитеся».

* * *

Я остановился несколько дольше на «Откровенных рассказах Странника» ввиду малой известности их широкой публике, а между тем подобные произведения содержат порою истинные жемчужины русского религиозного творчества и жизнепонимания.

Созерцательность возводить иногда на вершины религиозных достижений, но она же иногда увлекает человека и в обратные крайности. Положительная сторона ее – способность отрешиться от всего земного, почитая все блага его за суету сует, предаваясь исключительно жизни духа, исканию Бога и вечной Его Правды, не одним отвлеченным рассудком, а всеми живыми силами души, всем существом. Эта психология создает святых отшельников, странников, юродивых, не приемлющих мира, лежащего во зле. Их, конечно, нельзя упрекать в «эгоизме самоспасения», ибо в основе русской религиозной психологии лежит, прежде всего, сознание нравственной круговой ответственности: все мы виноваты друг за друга. Эта идея была выражена с особой силой Достоевским, Владимиром Соловьевым и многими другими русскими писателями. Она, несомненно, отвечает народному религиозному сознанию. Из нее же вытекает другое убеждение: подвиг самосовершенствования не есть дело только личного спасения: чем сильнее разгорается внутренний свет в душе праведного, тем ярче освещает он греховную тьму мира, и зажигает огонь в душах грешных и слабых людей. Уединение русского отшельника никогда не бывает долгим, ибо к нему, как растения к свету, тянутся со всех сторон люди, требующие поддержки и наставления. Так создавались монастыри в глухих трущобах и к ним прочищался путь через леса и болота. Эти люди, по словам Достоевского, «образ Христов хранят пока в уединении своем благолепно и неискаженно, в чистоте правды Божией, от древнейших отцов, апостолов и мучеников, и, когда надо будет, явят его поколебавшейся правде мира»… – Не приблизилась ли ныне эта минута?