Но даже в этот, самый поздний период на курсы Делёза ходят не только философы. На последнем курсе 1986–1987 года, посвященном Лейбницу, один работник центра реабилитации, которому давно надоела его работа, регулярно усаживается рядом с Франсуа Зурабишвили. Отправившись за интересными лекциями в Венсен, он нашел прибежище на курсе Делёза: «Это нравилось ему, а однажды было довольно сложное рассуждение по поводу картезианского когито и Канта. Он повернулся ко мне и сказал: „Я не слишком понимаю, о чем речь, но мне это нравится“. И правда, казалось, что Делёз обращается ко всем»[1504]. Те же самые вещи заметил и Элиас Санбар, приехавший в Париж-VIII послушать своего друга Делёза: «На всех лекциях присутствовала одна пожилая дама. В тот год было довольно холодно. Когда на перемене большинство студентов вышло покурить, я остался. Я подошел к ней и спросил, не работает ли она над чем-нибудь, почему она не пропускает ни одной лекции. Но она ответила: „Знаете, мсье, он помогает мне жить“. В его мысли и в самом деле было то, что помогает людям жить»6[1505].
Среди молодых философов последнего периода в университете Париж-VIII курс о Фуко 1985–1986 учебного года посещает и Давид Лапужад, которого Делёз в конце года приглашает к себе в гости. С этого момента Лапужад становится близким знакомым, сначала в рамках отношений студента и преподавателя. Спустя четыре года постоянного общения его приглашают в Сен-Леонар-де-Нобла, в лимузенское имение Делёза. Летние дни проходят тихо и спокойно: прогулки, шахматы, карточные игры: «Он тратил много времени на корреспонденцию, поскольку систематически отвечал на письма своим неровным почерком»[1506]. Но Делёз там иногда и работает, например, большая часть новых статей, вошедших в «Критику и клинику», написаны в Лимузене. Во всем остальном «Лимузен был местом семейной жизни, отдыха, салонных игр с друзьями, прогулок на машине»[1507]. Эти минуты покоя разделяют, помимо членов семьи, близкие друзья – Жан-Пьер Бамберже, Пьер Шевалье, Клэр Парне и Давид Лапужад.
В небольшой аудитории в университете Париж-VIII рядом с учителем всегда неподвижно сидит один японский студент, который более десяти лет занимает одно и то же место по вторникам, для чего ему приходится очень рано вставать. Хиденобу Сузуки приехал во Францию из Токио в 1974 году, чтобы улучшить свой французский, и о философии он тогда ничего не знал. Он записывается в новую Сорбонну, где находит, чем удовлетворить свой вкус к французской литературе: «Однажды один японский друг, которого я встретил в Сорбонне, дал мне почитать „Кафку“ Делёза и Гваттари»[1508]. Хиденобу, сам большой поклонник Кафки, большую часть произведений которого он прочел в Японии, увлечен новизной этого подхода, а позднее узнаёт о том, что Делёз читает лекции в Венсене. Он решает отправиться туда, чтобы прослушать курс 1978–1979 учебного года. В этот период на кампусе продолжаются волнения, и лекции Делёза то и дело прерывают разными требованиями и просьбами. Например, могут прийти люди, заявляющие, что надо помочь их товарищам, попавшим в беду, и попросить денег на какое-нибудь дело: «Почти каждый раз Жиль пускал свою шляпу по кругу в аудитории, да и сам вытаскивал из кармана несколько банкнот. Я увидел в нем пример щедрости, пример человека, который не замкнулся в своей башне из слоновой кости» [1509]. Подобное поведение резко контрастировало с японскими университетскими обычаями. Хиденобу, участник ультралевых японских движений, с удивлением открывает, что такие академические работы, как у Делёза и Гваттари, могут иметь прямое практическое применение: «Посещение его курсов стало моей страстью»[1510]. Заметив еще в первые дни, что вокруг Делёза много магнитофонов, Хиденобу ставит там и свой, последнюю модель