Где и как бы он ни сидел, лицо его было ясным, глаза живыми, а манеры приветливыми, даже если он и не вполне соответствовал тревожному ожиданию тех, кто видел его впервые. И когда он говорил, то действительно произносил слова мудрости и был очарователен. И вот он напоминает слуге, чтобы тот подавал обед, сам передает ему серебряные ложки из своего секретера и спешит со всем, что ему нужно сказать, к столу. Гости уже ждут его в столовой, такой же неприукрашенной и простой, как и остальные комнаты. Рассаживались без всяких церемоний, и когда кто-нибудь готовился произнести благословение или помолиться, он прерывал их, говоря им сесть. Все было аккуратно и чисто. Всего три блюда, но превосходно приготовленные и очень вкусные, две бутылки вина, а в сезон были фрукты и десерт. Все шло в строго определенном порядке. После того, как подавали и съедали суп, нарезали мясо – обычно говядину, которая была особенно нежной. Кант ел ее, как и большинство блюд, с английской горчицей, которую готовил сам. Второе блюдо должно было быть одним из его любимых блюд (почти каждый день одно и то же). Он ел его так долго и так много до последних своих дней, что, как он говорил, набивал им свой живот. Ростбифа и третьего блюда он ел мало. Когда он ел суп, и мясо в нем оказывалось хорошо приготовленным и нежным, он был чрезвычайно счастлив (а если нет, то он жаловался и несколько расстраивался); и затем он говорил: Ну что ж, мои господа и друзья! Давайте немного поговорим. Что нового? Он хотел, чтобы время приема пищи было посвящено расслаблению, и предпочитал не обращаться в это время к ученым вопросам. Временами он даже отсекал подобные ассоциации. Больше всего он любил говорить о политических вопросах. Действительно, он практически наслаждался ими. Он хотел также обсуждать городские новости и вопросы повседневной жизни[1277].

Где и как бы он ни сидел, лицо его было ясным, глаза живыми, а манеры приветливыми, даже если он и не вполне соответствовал тревожному ожиданию тех, кто видел его впервые. И когда он говорил, то действительно произносил слова мудрости и был очарователен. И вот он напоминает слуге, чтобы тот подавал обед, сам передает ему серебряные ложки из своего секретера и спешит со всем, что ему нужно сказать, к столу. Гости уже ждут его в столовой, такой же неприукрашенной и простой, как и остальные комнаты. Рассаживались без всяких церемоний, и когда кто-нибудь готовился произнести благословение или помолиться, он прерывал их, говоря им сесть. Все было аккуратно и чисто. Всего три блюда, но превосходно приготовленные и очень вкусные, две бутылки вина, а в сезон были фрукты и десерт. Все шло в строго определенном порядке. После того, как подавали и съедали суп, нарезали мясо – обычно говядину, которая была особенно нежной. Кант ел ее, как и большинство блюд, с английской горчицей, которую готовил сам. Второе блюдо должно было быть одним из его любимых блюд (почти каждый день одно и то же). Он ел его так долго и так много до последних своих дней, что, как он говорил, набивал им свой живот. Ростбифа и третьего блюда он ел мало. Когда он ел суп, и мясо в нем оказывалось хорошо приготовленным и нежным, он был чрезвычайно счастлив (а если нет, то он жаловался и несколько расстраивался); и затем он говорил: Ну что ж, мои господа и друзья! Давайте немного поговорим. Что нового?