Ульрих выступал за своего рода компатибилизм. Краус критиковал его за то, что он не сумел показать, что детерминизм (или «природная необходимость», как он это называл) и мораль действительно совместимы. Особенно внимательно он рассмотрел одно утверждение Ульриха, а именно, что человек «должен стать другим или лучше, и может стать таковым; однако на данный момент ни один человек не может быть другим или лучше, чем он есть»[1288]. Для Крауса это была бессмыслица. Нельзя сказать: «Теперь, когда год закончился, поведение жителей Йены в прошлом году должно было с необходимостью быть совершенно таким, каким оно было, тогда как до окончания прошлого года оно не обязательно должно было быть таким, каким оно оказалось»[1289]. В целом, если все действия обязательно или полностью были детерминированы в прошлом, то они должны быть детерминированы и в настоящем. Ульриху, утверждал Краус, не следует пытаться сделать свободу постижимой. Скорее ему следовало признать, что свобода непостижима – как это сделал Кант. Действительно, кантовская философия «достойна подлинного философа, который настаивает на научном доказательстве там, где оно возможно, но также откровенно признает невежество там, где его нельзя исправить»[1290]. Возражения Ульриха против Канта – по крайней мере, по мнению Крауса, – основывались на ошибочном предположении, что мы знаем не только то, что свобода реальна, но и «как она устроена»[1291]. Мы не знаем последнего, потому что у нас нет сверхчувственных созерцаний.

Следующим проектом, к которому Кант привлек Крауса, была рецензия на третью часть «Идей» Гердера. Сам Кант был занят другими делами, поскольку во время летнего семестра 1788 года он снова был ректором. Рецензия так и не вышла. Краус обязался написать ее в 1787 году, но начал работать над ней только в начале 1788 года. Краус все еще трудился над ней в июле, признаваясь, что он отбрасывал эту «ужасную работу», а затем снова брался за нее «исключительно из чувства долга» по меньшей мере десять раз, и говорил:

Все, что я пишу сейчас, я мог бы написать еще два месяца назад, если бы Кант вечно мне не мешал. Он даже поделился со мной своими мыслями о пантеизме, чтобы прояснить главный момент моей рецензии. Но это все только усложнило, я сбился с собственного пути и не представляю, чтобы мог следовать по пути Канта[1292].

Все, что я пишу сейчас, я мог бы написать еще два месяца назад, если бы Кант вечно мне не мешал. Он даже поделился со мной своими мыслями о пантеизме, чтобы прояснить главный момент моей рецензии. Но это все только усложнило, я сбился с собственного пути и не представляю, чтобы мог следовать по пути Канта[1292].