Он хотел, чтобы время приема пищи было посвящено расслаблению, и предпочитал не обращаться в это время к ученым вопросам. Временами он даже отсекал подобные ассоциации. Больше всего он любил говорить о политических вопросах. Действительно, он практически наслаждался ими. Он хотел также обсуждать городские новости и вопросы повседневной жизни[1277].

Это могло занимать много времени. Один гость, посетивший его в девяностые годы, отметил, что «Кант мог сидеть до семи-восьми вечера, если только кто-то с ним оставался»[1278]. Часто оставался один лишь Краус, на которого Кант больше всего полагался в этот период.

Идеализм или реализм: никаких предметов «вне нас в трансцендентальном смысле»?

Идеализм или реализм: никаких предметов «вне нас в трансцендентальном смысле»?

Звезда Канта продолжала восходить за пределами Кёнигсберга. «Письма о кантовской философии» Рейнгольда в Teutscher Merkur в 1786–1787 годах сделали очень много для популяризации его критической философии. Болезненные последствия спора о пантеизме выдвинули его философию в самый центр философской дискуссии. Якоби опубликовал в 1787 году книгу под названием «Давид Юм о вере, или Идеализм и реализм», чтобы ответить на критику тех, кто утверждал, что он всего лишь обскурантистский торговец верой. В книге он попытался показать, что слово Glaube, которое может означать и «веру» в религиозном смысле (faith), и «веру» в смысле убежденности или верования (belief), он употреблял не в смысле религиозной веры, а в том же смысле, в каком Юм употреблял слово «вера» (belief), которое действительно переводилось на немецкий язык как Glaube.

Еще важнее то, что книга содержала приложение, озаглавленное «О трансцендентальном идеализме». Там Якоби резко критиковал Канта. В некотором смысле эта критика представляла собой не что иное, как дальнейшее развитие размышлений и наблюдений Гамана над «критическим идеализмом» Канта. В другом смысле это было дальнейшее развитие критики Ридом Юма. Подобно Риду, Якоби делал особый упор на проблему реальности внешних предметов[1279]. Потому что, отмечает он,

…в том, что мы, реалисты, называем действительными предметами, независимыми от наших представлений вещами, трансцендентальный идеалист видит лишь внутренние сущности, причем сущности эти отнюдь не представляют какой-нибудь вещи, которая находилась бы вне нас и к которой могло бы относиться явление, но суть только субъективные определения души, совершенно лишенные всего действительно объективного.