Недостаток лидерских качеств проявился и в религиозной политике Фридриха Вильгельма II. Под влиянием обскурантистского ордена розенкрейцеров он окружил себя фанатиками, стремящимися положить конец злу рационализма. Одним из наиболее важных розенкрейцеров был Иоганн Кристоф Вёльнер (1732–1800), который сам ввел короля в тайный орден[1316]. Фридриху Вильгельму II более или менее удалось превратить розенкрейцерство в полуофициальную идеологию Пруссии, сделав тем самым все возможное, чтобы подорвать реформы Фридриха II и его министров-рационалистов. Вёльнер был его правой рукой в этом деле, и главной его целью было сместить фон Цедлица, одного из самых крупных сторонников Канта в Берлине. Фон Цедлиц был образцом «просвещенного» министра и потому был для Вёльнера буквально воплощением зла. 3 июля 1788 года Вёльнер наконец добился успеха. Он получил ряд должностей, но самое главное – его назначили министром по делам церкви. 9 июля 1788 года был издан эдикт о религии, за которым 19 декабря 1788 года последовал эдикт о цензуре. Первый требовал от всех проповедников строгой ортодоксии. В нем говорилось, среди прочего:
Мы с сожалением отметили, что многие протестантские пастыри позволяют себе необузданную свободу в обращении с догматами своего вероисповедания. Они не стыдятся подогревать жалкие, давно опровергнутые заблуждения социниан, деистов, натуралистов и других сектантов и распространять их среди народа с дерзкой наглостью под столь часто подвергающимся злоупотреблениям знаменем Aufklärung [Просвещения]. Они порочат то уважение, на котором держится Библия. Они бросают тень подозрения на тайны богооткровенной религии или даже делают их излишними…[1317]
Мы с сожалением отметили, что многие протестантские пастыри позволяют себе необузданную свободу в обращении с догматами своего вероисповедания. Они не стыдятся подогревать жалкие, давно опровергнутые заблуждения социниан, деистов, натуралистов и других сектантов и распространять их среди народа с дерзкой наглостью под столь часто подвергающимся злоупотреблениям знаменем
Цель второго эдикта заключалась в том, чтобы создать инструмент для подавления всех публикаций, которые отходили от строгой ортодоксии. Проповедникам-рационалистам оставалось либо проповедовать праведное учение, либо уходить в отставку. Неудивительно, что религиозный эдикт был крайне непопулярен среди прусской интеллигенции. По разговору, записанному Гиппелем, видно, что та же проблема имела место и в Кёнигсберге. Кант, должно быть, боялся потерять свой пост. Этот разговор состоялся всего за три дня до оглашения эдикта. Бистера, с которым он был очень тесно связан, допросили, а Вюрцера бросили в тюрьму Шпандау просто за написанный им текст. Возможно, именно поэтому Канту и нечего было сказать на эту тему.