Разговор о Штарке был, пожалуй, интереснее для Гиппеля, как для масона, чем для Канта. И все же Кант хорошо знал Штарка по тому времени, когда тот жил в Кёнигсберге. У них были тесные связи более двадцати пяти лет назад, и в Кёнигсберге еще жили члены семьи Штарка, поскольку, вдобавок к его родству с Краусом, жена Штарка тоже была из Кёнигсберга[1318]. Как бы то ни было, Штарк порвал с масонством в 1785 году и попытался разоблачить то, что теперь считал глупостями масонов, в романе под названием «Святой Никасий» (Saint Nicaise). В начале семидесятых Гаман уже обвинял его в том, что он был криптокатоликом и иезуитом. Поскольку Berlinische Monatsschrift был тесно связан с масонством, на его страницах вскоре появились нападки на Штарка, и его враги вновь обвинили его в том, что он криптокатолик. Но они, по-видимому, не знали, что он и в самом деле принял католичество, когда был в Париже. В Кёнигсберге об этом было известно[1319]. Вопрос заключался только в том, как это доказать. Как бы то ни было, вышеописанный разговор представляет интерес и потому, что Штарк вскоре стал одним из врагов Французской революции, которую Кант с энтузиазмом поддерживал. Набросок Гиппеля показывает некоторые из наиболее важных проблем, с которыми Канту пришлось бороться в течение следующего десятилетия, но есть характерный контраст между ролью Канта в этом разговоре и его ролью в общественной дискуссии. В этой беседе он говорил мало, но вообще-то ему было что сказать о лишении «единственной свободы» (Лессинг), а именно свободы слова, которую даровал Фридрих Великий. Фридрих Вильгельм II собирался вернуть Пруссию к тому положению дел, которое существовало во времена юности Канта. Учитывая, насколько важна была, с точки зрения Канта, свобода мысли и слова для развития человечества, он не мог оставаться в стороне – и не остался. Отныне религия будет играть в его публикациях гораздо более важную роль, чем раньше. Это было обусловлено не только развитием его собственного критического проекта, но и внешними политическими обстоятельствами.

Революция: «Я видел славу мира»

Революция: «Я видел славу мира»

12 июля 1789 года в Париже, вдалеке от Кёнигсберга, события, которые уже давно назревали и были предметом многочисленных разговоров между Кантом и его друзьями, наконец достигли апогея. Франция обанкротилась в результате Семилетней войны, вмешательства в Американскую революцию и опустошающих трат. Министром финансов и генеральным контролером назначили Жака Неккера, но финансовый кризис это существенно не поправило. Люди голодали. В качестве крайней меры Людовик XVI созвал Генеральные штаты в надежде, что они проведут крайне необходимые фискальные реформы. Они собрались в Версале в мае 1789 года. С самого начала депутаты третьего сословия, которых поддерживали многие представители низшего духовенства и несколько дворян, настаивали на проведении всеохватных политических и социальных реформ. Сопротивляясь королю, они 17 июня провозгласили себя Национальным собранием и дали клятву не расходиться до тех пор, пока не будет составлена Конституция. 11 июля король уволил Неккера. Это привело к восстанию парижан. Солдаты французской гвардии присоединились к толпе и 14 июля штурмовали Бастилию. Режим Людовика XVI был свергнут, хотя номинально он оставался королем. 16 июля он вновь назначил Неккера и распустил войска. Через два дня он «признал рожденные восстанием новые власти»[1320]. Результаты революции вскоре ощутила вся Франция. 4 августа 1789 года Собрание отменило все феодальные привилегии. Стремительное течение событий снесло старый порядок быстрее, чем кто-либо мог себе представить. Дух нового порядка был выражен в преамбуле к еще не написанной конституции. Как выразился один историк,