Готовя свою речь о Пушкине, Достоевский именно эту проблему ставит во главу угла, это видится им как центральная задача русской жизни. Пушкин велик для него как раз тем, что до него «никогда еще ни один русский писатель не соединялся так духовно и родственно с народом. До сих пор все это господа, об народе пишущие» [7, 59].

Достоевский видит сложную картину развития русской литературы, жаждущей дотянуться до истинного знания народа, до слияния с ним, но объективно-исторически не обладающей возможностями этого достичь. Что Достоевский хорошо понимал это, видно из его замечаний о Некрасове: «У народа будет мысль: такой-то русский барин плакал горючими слезами и ничего лучше не придумал, как стать народом. Хотя и не стал по легкомыслию своему… Но народ это простит. Народ будет шире нашего судить. Вот настоящая правда!» [7, 210]. (Курсив Достоевского – Е. К.).

Шолоховское понимание народности носит во многом иной характер. Объективная основа его народности обусловлена в первую очередь историческими причинами, изменившими соотношение социальных сил в русском обществе. Немаловажно, что сам писатель представляет собой часть, единичку трудового народа. Ему нет нужды «дистанцироваться» от объекта своего изображения – он внутри народа, рядом с ним. Для Шолохова не существует психологического разлада в осознании, казалось, извечной творческой ситуации для русской литературы: как изобразить свой народ и как к нему относиться. Ошеломляюще простым и грубым по своей истинно народной сути выглядит ответ Шолохова молодым авторам о работе над «Поднятой целиной»: «Мне не нужно было собирать материал, потому что он был под рукой. Я не собирал, а сгреб его в кучу» [8, 20]. Здесь, правда, гнездится приманивающий момент для любителей порассуждать «о примитивной стихийности» шолоховского творчества – эка, невидаль, «сгреб в кучу», и все дела. Нет, речь у писателя идет не о простоте создания романа – его сложная эстетическая структура содержит в себе сильнейшие токи национальной и мировой традиции [9], а глубокая продуманность композиции, отточенность образной системы говорят о колоссальной работе художника. Встает вопрос о самом существенном в искусстве – об отношении к адекватности изображенного мира, об отсутствии философской и эстетической дистанции между художественным сознанием автора «Поднятой целины» и народной жизнью. Это существеннейшая черта творческого метода писателя, его мимесиса.

Понятие народности нуждается сегодня в очевидном теоретическом обновлении. Прежде всего, необходимо учитывать тот громадный опыт, который в историческом плане приобрел сам народ за последние два века.