21. См. стр. 110, 122, 136 и др.

22. Вюрсмер Андре. Главный герой – народ // Мировое значение творчества Михаила Шолохова. М., 1976.

23. Златовратский Н. Н. Деревенские будни Очерки крестьянской общины // Письма из деревни. Очерки о крестьянстве в России второй половины XIX века. М., 1987.

Народность как фундамент русской жизни: этнотрадиции Шолохова

Народность как фундамент русской жизни: этнотрадиции Шолохова

«У людей, соединенных между собой общим языком, обычаями, культом, историей, ну, вот, скажем, хотя бы людей русских, есть в душе какой-то более или менее подходящий образ примерного своего человека, на которого каждый и глядит как на образец поведения и, глядя, на немца, на еврея или китайца, сравнивает: «Вот какие мы и какие они». Это «мы» берется из себя, с того образа, а «они» – со стороны. Не думаю, что этот субъективный образец своего родного, понятного человека был бы неизменным. Этот образ, конечно, меняется в ходе русской истории, допетровский образ русского человека, наверно, не такой, какой создался в народе после него, точно так же кустарно-земледельческий образ не совсем такой, как образ советского времени.

Но если существует нация, народ, то в глубине его существует и неколебимый образ, что-то остается и связывает эпохи переживаний, как все равно у дна морского не шевелится вода и в бурю».

Ни о чем не писали так много и так разнообразно, как о народности Шолохова. Его народность представала самоочевидной данностью – художественной, философской, нравственной, психологической. Мол, откройте любую страницу из произведений писателя, и эта народность себя обнаружит, о себе заявит.

Подобного рода понимание народности большей частью истолковывалось как «вещание» художника от имени народа, как воспроизведение судеб героев из народа, бытия самого народа. И это совершенно справедливо. Однако, в своей подлинной глубине проблема народности Шолохова, как, впрочем, и других крупнейших писателей русской классической и советской литературы, не может быть в полной мере оценена и осознана вне соотнесенности с концепцией человека в их творениях, со смыслом жизни, открывшимся художникам, с пониманием ими сложной исторической судьбы своей отчизны.

Пушкин писал, отвечая П. Чаадаеву: «Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал» [1, 875].

Подобное – как у Пушкина – отношение к собственному наследию, к истории своей страны будет неоднократно подвергаться в России нападкам с самых разных сторон. Однако логика развития культуры и истории России подсказывает, что художник, сосредоточивший свое внимание на ключевых, центральных проблемах бытия народа, проецируя творчество на ценности и идеалы, выработанные народом в его многотрудной истории, может познать истинные законы формирования этноса, особенности его эстетического генотипа.