Плодотворные идеи именно об этническом своеобразии художественной культуры мы обнаруживаем у Ф. Буслаева. В своем труде «Эпическая поэзия» он писал: «Начало поэтического творчества теряется в темной, доисторической глубине, когда созидался самый язык; и происхождение языка есть первая, самая решительная и блистательная попытка человеческого творчества. Слово – не условный знак для выражения мысли, но художественный образ, вызванный живейшими ощущениями, которые природа и жизнь в человеке возбудили. Творчество народной фантазии непосредственно переходит от языка к фантазии» [18, 1].
Ф. Буслаев особое внимание уделял языку народного творчества, видя в нем воплощение духовной жизни народа, наиболее полное отражение этой жизни: «Слово есть главное и самое естественное орудие предания. К нему, как к средоточию, сходятся все тончайшие нити родной старины, все великое и святое, все, чем крепится нравственная жизнь народа» [19, 1].
Ученые замечают, что фольклорная культура с развитием цивилизации все более опосредуется в восприятии развитой культурой и все меньше влияет на непосредственную жизнедеятельность и мирочувствование людей. Это факт. Но также является фактом понимание связи многих и многих художественных явлений современности с народной культурой в широком плане. А. Каменский в этом отношении справедливо подчеркивает, что необходимо рассматривать более широкий фон народной культуры, который и до сих пор оказывает существенное воздействие (психологическое, художественное, философское) на современное искусство.
Надо говорить, как подчеркивает исследователь, о таком мощном факторе влияния, как «народнопоэтическое чувство, народно-художественное сознание. Они всегда существовали и существуют… и составляют как бы среду образного восприятия мира, из которой, в сущности, и вырастает искусство» [17, 224]. Существенны дальнейшие рассуждения А. Каменского: «Как существует общественное мнение о жизни, так есть и ее общественный образ. Быть может, точнее называть его предобразом… Так или иначе, народнопоэтическое чувство – вещь абсолютно реальная, конкретная и исторически развивающаяся. Именно оно, это чувство, является ныне – на смену фольклору – главным субъектом народных, национальных традиций, их носителем и передатчиком» [17, 226].
Что же представляют собой «народнопоэтическое чувство», «народно-образное мышление»? Это не только «рефлекторные отклики на повседневные, текущие наблюдения и переживания. В них заложены вековой творческий опыт, характерные душевные качества народа, привычные ему ассоциативные построения, механизмы метафор, определенные предпочтения в области цвета, звукорядов, ритмической организации изображения и т.д.» [17, 227]. Интересно заметить, что для европейского (можно сказать – западного) сознания феномен русской литературы во многом сводился к восприятию необычности самого характера познания и отношения к жизни в русском искусстве, в первую очередь в литературе. Широко известны высказывания об этой особенности русской культуры братьев Гонкуров, С. Моэма, В. Вулф, И. Тэна, Вогюэ. Мы приведем суждения известного немецкого филолога Э. Ауэрбаха. Он писал: «Существенный признак внутреннего движения, как оно отразилось в созданиях русского реализма, заключается в том, что восприятие жизни у изображаемых тут людей отличается непредвзятой, безграничной широтой и особой страстностью; таково наиболее сильное впечатление, которое складывается у западного читателя, – первое и наиболее яркое, когда он читает Достоевского, а также Толстого и других писателей. Русские словно смогли сохранить непосредственность восприятия, которую редко встретишь в условиях западной цивилизации в XIX веке; любое сильное потрясение, житейское, моральное или духовное, сейчас же всколыхивает самые глубины их жизненных инстинктов, и от ровной и спокойной, иногда даже почти растительной жизни они за какой-то момент переходят к самым жутким эксцессам – как в жизни, так и в духовной сфере. Размах маятника их существа – их действий, мыслей, чувств – гораздо шире, чем где-либо в Европе» [20, 514].