Новый уровень народности, сформировавшийся в пределах творческих достижений советской (или говоря по-другому, русской словесности ХХ века) литературы, связан прежде всего с изменением, как это неоднократно отмечалось исследователями, субъекта зрения и познания бытия. Эпоха революций и гражданской войны дала, кроме несомненных и реальных итогов социального преобразования общества, – импульс, толчок к более интенсивному сознанию народом себя как главного субъекта истории. Это замечательно показано в «Тихом Доне» в образах Мишки Кошевого, Ивана Алексеевича Котлярова, самого Григория, показано в «Судьбе человека», в «Они сражались за Родину», в «Поднятой целине». Показано в шолоховских произведениях и становление мысли народа о самом себе как хозяине жизни. То, что в прежней культуре мыслилось материалом (этом в своем роде писал Ф. Достоевский: «Я никогда не мог понять смысла, что лишь 1/10 людей должны получать высшее развитие, а что остальные 9/10 служат лишь материалом и средством» [12, 408]) мышления и чувства развитой личности из высших слоев общества, приобрело в новую эпоху права активного субъекта, – и не просто «делателя» исторического процесса, но – мыслителя как этого процесса, так и своих внутренних изменений, совершающихся под влиянием объективных обстоятельств.

Стоит заметить, что часто встречающееся в наших рассуждениях понятие «революционной эпохи», «революционного преобразования» общества ровным счетом не несет в себе никакого особого идеологического значения в советском смысле. Мы говорим об объективной части русской истории, какая не смогла обойтись без революционных потрясений в начале ХХ века. Они в определенном отношении запоздали в России. Почему это так – не есть предмет наших размышлений в данной главе, но котел социальных, имущественных, сословных, идеологических противоречий не мог не рвануть в России, так как давление внутри этого «российского котла» было слишком велико. Вопрос в другом – и он даже не имеет иной альтернативы, так как российская история уже случилась именно таким, а не иным образом – о выплеске разбуженной исторической энергии основной массы населения: пошла ли она в верном направлении? Был ли иной вариант в русской истории, и какая в этом процессе роль, а может быть, и вина русского народа?

Шолохов – гений. Настало время сказать это определенно и без утайки, без укорения себя в национальном чванстве. «Имя гения – миллион, – писал В. Белинский, – потому что в груди своей носит он страдания, радости, надежды и стремления миллионов. И вот в чем заключается всеобщность его идей и идеалов: они касаются всех, они всем нужны, они существуют не для избранных, не для того или другого сословия, но для целого народа, а через него и для всего человечества» [13, 106].