Я кивнул головой. Городенко повернулся по-военному кругом и так же быстро, как и появился, исчез между соснами.

Около солдатских землянок лишние сосны были повырублены, и потому место казалось более открытым. Здесь и была выстроена моя рота. При нашем подходе все зашевелились. Городенко скомандовал: «Смирно!» При виде этой маленькой горсточки людей сердце мое заныло. «Неужели это все, что осталось от двухсот человек моей роты?» – грустно подумал я. И невольно почему-то пришли мне на память слова поэта: «Тогда считать мы стали раны, товарищей считать…»

Поздоровавшись с ротой, я обошел фронт, пристально вглядываясь в знакомые, сильно загорелые, обвеянные порохом солдатские лица, останавливаясь и чуть не с каждым разговаривая. Многих-многих старых хороших солдат уже не было… Да и, вообще говоря, их все меньше становилось в армии, а вместе с ними выдыхались из нее тот дух героизма, сознание своей несокрушимости и мощи и бескорыстной готовности жертвовать собой, которыми русская армия побеждала считавшегося непобедимым врага. Это были верные сыны отечества, это были настоящие герои, совсем не похожие на те митинговые, шкурнические солдатские массы, которые впоследствии заняли их место в армии. Покорно, не мудрствуя лукаво, дружными рядами, уповая только на Бога, шли они в бой, творя волю России. И, как молодая, свежая, сочная трава ложится под острой косой, так точно и этот цвет армии почти весь полег, скошенный убийственным огнем врага в первых боях…

Покойтесь же мирным сном доблестные рыцари чести! Ваше великое дело не пропало даром. Ваши жертвы не были напрасны… Размахнувшись со всего могучего, русского плеча, вы дружно ударили страшного врага… Вы поколебали его мощь, вы заставили его оглянуться на вас, и тем вы спасли от разгрома Францию. Вы и только вы, славные русские герои, предрешили летом 1914 года участь всей мировой войны, так как благодаря вам союзники, избежав смертельного удара со стороны Германии, могли оправиться и впоследствии сокрушить и самую Германию и, таким образом, избавить мир от этого чудовищного забронированного кулака, висевшего и пугавшего народы в продолжение многих лет и готового раздавить каждого, кто только шел против воли Германии…

В своем ослеплении славы и могущества она дерзнула подчинить своей гегемонии чуть не весь мир. Но Вседержитель, в руках Которого судьбы мира, судил иначе…

Не суждено нам было с прапорщиком Муратовым долго поблаженствовать на нашей «даче», как с моей легкой руки стали мы называть нашу землянку между соснами. Под вечер на третий день после моего возвращения в роту было получено приказание от командира батальона о том, чтобы к 11 часам рота была уже на сборном пункте для следования на позицию!