– Покорно благодарю, господин полковник, рана почти зажила, думаю на днях вернуться в роту.

– Ну, если еще не совсем поправились, то побудьте в обозе, теперь все равно мы стоим в резерве. Я вас пригласил для того, чтобы предложить вам на выбор за бой двадцать второго апреля награду: или чин поручика, или Святую Анну второй степени.

Я не ожидал такой высокой награды и потому с некоторым смущением проговорил:

– Я, собственно, ничего такого не сделал…

Полковник Бойвид улыбнулся.

– Вы, будучи ранены, остались в строю, то есть не эвакуировались из полка, и потому подходите под известный параграф статута, не говоря уже о самом бое… Стало быть, вы заслуживаете этой награды.

– В таком случае очень тронут вашим вниманием, – проговорил я, слегка поклонившись.

В разговор вежливо вмешался прапорщик Колчанинов.

– Господин полковник, ему чин поручика поважнее для дальнейшей службы, а орден Владимир Степанович еще заработает!..

– Да, да, совершенно верно, и я тоже так думаю, – подхватил полковник Бойвид.

Мне ничего не оставалось, как согласиться с их мнением, тем более что и я сам в душе был более рад чину поручика, нежели ордену Святой Анны.

В добром и веселом настроении я вышел из штаба полка и направился в обоз. Уже вечерело. Солнышко было за лесом. На западе небо пылало заревом заката, а на востоке оно потускнело. В воздухе потянуло свежестью и запахом сырой земли. На фронте кое-где прогремит с перекатами орудийная очередь, и снова все затихнет. Или вдруг ни с того ни с сего тяжко рявкнет и шумливым эхом разнесется по лесам разорвавшийся где-нибудь вблизи нашей передовой линии тяжелый германский «чемодан»…

Все было так мирно и хорошо в природе. И обстоятельства как будто так счастливо складывались: рана зажила, я снова чувствую себя здоровым и бодрым, высокая награда… Все, казалось мне, благоприятствовало, но что-то мне сосало под сердцем, какая-то грустная тень мгновениями ложилась на душу… Отзвуки канонады, доносившиеся до меня, возвращали меня к страшной действительности и парализовали молодые, жизнерадостные порывы, постоянно напоминая мне о витающей вблизи смерти… И кто знает, суждено ли еще мне воспользоваться всеми этими наградами. Видать, скоро-скоро я снова попаду в окопы, а там все в руках Божиих…

Однажды, спустя несколько дней после визита к командиру полка, во время утренней перевязки я объявил Исаю Лазаревичу, что чувствую себя вполне здоровым и прошу отпустить меня в роту.

Тот вытаращил на меня свои глаза.

– Да что вы, в своем уме-то, вам самое меньшее еще неделю сидеть тут… Там в роте кто за вами будет смотреть? Загрязните рану и только наделаете себе беды. Нет, нет, ни под каким видом. Я не имею права таких посылать на позицию, вы понимаете?