– Ну что, Городенко, нет потерь от обстрела?

– Никак нет, ваше благородие, все благополучно. Вот тут только сосну сшибло…

В нескольких саженях от того места, где мы стояли, действительно лежала на земле, точно скошенная, сбитая снарядами огромная сосна с расщепленным посредине стволом. Осколки исковыряли соседние сосны. «Ну и сила! Эдакую сосну, как спичку, переломало», – подумал я.

Вернувшись в свой шалаш, я уже застал там прапорщика Муратова, который сидел у стола и писал письмо. Лицо его было бледно и являло признаки только что пережитого волнения.

– Что с вами, дорогой Николай Васильевич? На вас лица нет.

– Проклятые немцы чуть на тот свет не отправили…

– Как так?

– Видели ту сосну, которую сняло снарядом?

– Видел.

– Ну вот я был рядом… Слышу снаряд летит прямо на меня… Я упал на землю… Трах!.. Разрыв, и сосна, как буря, ломая ветки и свистя, грохнулась в нескольких шагах от меня… Я уже и не знаю, как жив остался, ведь так близко разорвался снаряд… Только в ушах еще звенит, и голова что-то побаливает…

– Да и со мной был случай…

И я рассказал о неразорвавшемся снаряде, упавшем у нашего шалашика.

Вскоре пришла кухня. Солдаты точно ожили, с шуточками и прибауточками обступили они ее, гремя котелками. В воздухе запахло душистым солдатским супом, крепко заправленным перцем и лавровым листом. Я вышел из шалаша и присел на рядом стоявший пень. В этот момент ко мне подошел наш ротный артельщик унтер-офицер Грищенко – высокий малоросс с черными небольшими усиками. Два пальца на левой руке у него были отбиты в боях на Сане. Грищенко подал мне небольшую посылочку и письмо. Сердце мое дрогнуло. Письмо было из дому. Я хотел тотчас прочесть письмо, но потом передумал и положил его в карман.

– Ну что, братец, у вас там слышно? – обратился я к Грищенко.

– Нима ничого доброго, ваше благородие, – со вздохом ответил тот, и лицо его приняло грустное выражение.

– Гэрманэц все наступае и наступае… Уже сказывають к Перемышалю пидходэ… У наших нэма снарядов, нэма чим его бить… Ажно досадно, ваше благородие… Як так оно зробылось…

– Ну, а здесь еще долго простоим? Или, может, дальше отступать будем?

– Про то добрэ нэ слыхав, кажуть, що дальше нэ пидэм, а там уж Бог знае…

– Спасибо, что принес письмо и посылку. Теперь можешь идти.

Грищенко был одним из тех старых боевых солдат, которые высоко и гордо несли русское знамя, обвеянное победами первых месяцев войны, и потому наши тяжелые неудачи в Галиции болью отдавались в сердце героя. Невесело и мне стало от слов Грищенко. Конечно, трудно было судить, насколько все сказанное им было правдой. Очевидно было только то, что наша армия подошла к последней оборонительной линии Сана с крепостью Перемышлем в центре и что даже здесь у нас ощущается недостаток в снарядах. Германская батарея безнаказанно только что обстреляла нас, но в ответ не откликнулось ни одно наше орудие, словно у нас и совсем нет артиллерии.