Эх, мерзавцы, мерзавцы! Сами же роют могилу своей Родине.

На глазах у прапорщика Муратова блестели слезы…

Так наступила зима 1915–1916 годов. Боевые действия замерли, и война приняла позиционный характер. Белый снежный саван покрыл землю; пятнами отчетливо выделялись разбросанные деревушки, чернели на горизонте неясные контуры лесов. Наши и германские окопы едва можно было отличить из-под снега и то только благодаря неровной линии проволочных заграждений, которые темной змейкой ползли вправо и влево. Все было мертво и безлюдно вокруг, и только кое-где струившийся над окопами дымок свидетельствовал о том, что где-то там, под этим холодным, снежным покровом есть люди, есть жизнь, странная, тяжелая окопная жизнь.

Не стану останавливаться на ней, она хорошо известна читателю. Днем мертвящую тишину нарушал с чьей-нибудь стороны редкий ружейный выстрел, да временами проносился гром артиллерийской очереди.

Никто не смел показаться на поверхности окопа, так как на белом фоне снега отчетливо выделялась человеческая фигура, и меткая пуля, взвизгнув в воздухе, впивалась в свою жертву Ночью наш прожектор, стоявший где-то за Адаховщиной, до самого рассвета, то потухая, то зажигаясь, медленно водил своим глазом, и яркий световой сноп, совсем узенький у самого прожектора, расширялся к концу и скользил по поверхности земли, ярко освещая все встречающиеся по пути предметы. Временами вся местность далеко вокруг освещалась германскими ракетами, которые высоко взвивались вверх и падали вниз красивыми, яркими звездами. Вся наша жизнь протекала на пространстве между окопами и Подлесейками. Заступления на позицию чередовались с отдыхом в Подлесейках, которые после холодных, узких окопов с нависшей над ними постоянной опасностью казались нам настоящим раем. Немцы нас ничем не тревожили и преспокойно себе зимовали в своих хорошо оборудованных, сильно укрепленных окопах.

Эта наступившая с обеих сторон полная пассивность, по мнению нашего начальника дивизии генерала Ткачевского, воображавшего из себя большого стратега, гасила боевой дух его, как он выражался, «стальной дивизии». Поэтому он время от времени отдавал приказ какому-либо полку своей дивизии, стоявшему на позиции, произвести боевую разведку ротой с непременным условием добыть пленных.

Можно себе представить всю безрассудность и жестокость подобного рода приказов! Как на потеху, ночью бросались две сотни несчастных, обреченных людей на колючую неприятельскую проволоку… На каких-нибудь полчаса на фронте происходило столь желаемое генералом Ткачевским «боевое оживление», трещали германские пулеметы, одна за другой взвивались ракеты, рвались ручные гранаты, грохотала очередями артиллерия… Но вот кровавое представление кончено… Все утихло. Остатки разведывательной роты рассеиваются, и деморализованные, озлобленные на начальство солдаты скрываются в свои окопы, а вблизи неприятельских заграждений остаются несколько наших убитых и десятка два тяжелораненых, которых подбирали потом германские санитары.