Считалась высшей мерой наказания для провинившихся военнослужащих ссылка их на фронт. Человек соглашался на какую угодно каторжную и унизительную работу, лишь бы ему быть в тылу. В то время как наша армия без снарядов, часто без патронов, истекая кровью, горами своих трупов едва удерживала страшный напор врага, в это самое время в тылу устраивались бесчисленные вакханалии, безумные оргии, всплывали возмутительные панамы, и, в довершение всего этого как черные змеи ползли отовсюду слухи об измене высшего командного состава и даже самой императрицы, о гнусных происках царского любимца простого, неотесанного мужика Распутина…

Словом, это было все то, что прапорщик Муратов и сам мог слышать и наблюдать при своей недавней поездке в командировку, но только теперь картина казалась мне еще мрачнее и безнадежнее.

– Если и дальше так будет продолжаться, то Россия погибла! – закончил я с горечью.

– Н-н-да, – процедил сквозь зубы прапорщик Муратов, отпив глоток вина, – дело выходит теперь очень просто: кто сумеет устроиться в тылу, тот молодец, а кто проливает на фронте кровь, тот дурак. Из героев попали прямо в дураки! Ловко, нечего сказать!

А впрочем, черт ее побери, всю эту тыловую сволочь, пусть бесится за нашей спиной и на нашей крови, лишь бы только эта безобразная и возмутительная картина тыла не повлияла на армию в отрицательном смысле. Лишь бы все эти Распутины, Мясоедовы, спекулянты и шкурники не подорвали ее духа, ее веры в Россию, в победу… Пока армия будет цела, Россия не погибнет!

– А что у вас тут, Николай Васильевич, было? Все утро слышалась сильная канонада; где-нибудь немцы пытались наступать, что ли?

Прапорщик Муратов с досадой махнул рукой.

– Какой там черт немцы! И у нас тут на фронте в боевом отношении делается иногда черт знает, что такое, так бы и дал, кажется, в морду тому ослу в генеральских погонах, который задумал взять с налету Барановичи, желая блеснуть этим перед каким-то там приехавшим в штаб корпуса французским уполномоченным генералом.

– Как так? Ничего не понимаю…

– Разве вы не знаете этой гнусной истории?

– Нет, решительно ничего не знаю.

– Да, это прегнусная история, состряпанная нашим Генеральным штабом. И таких историй, где жизнями рядовых офицеров и солдат играют как пешками и бросают их целыми тысячами в огонь смерти, на верную гибель, без всякой основательной причины, в угоду каким-нибудь честолюбивым замыслам нашего генералитета, таких историй в эту войну можно наблюдать очень много. Благодаря этому неудивительно, что живая сила нашей армии, ее лучший элемент, быстро тает… Вы посмотрите, какие теперь приходят пополнения! То старики, то молодежь, которая поддается панике при первых же разорвавшихся снарядах. Простите, Владимир Степанович, я несколько отвлекся в сторону, но меня так возмущают такие истории, что прямо не могу спокойно об этом говорить.