Одни и те же лица, одна и та же обстановка действовали раздражающе. И Подлесейки, и Адаховщина, и окопы, и самая война вызывали физическое отвращение и смутное, неосознанное еще и затаенное озлобление против тех, кто вызвал эту кровавую бойню.

Этот постепенно созревавший душевный перелом был следствием утомления войной. Нервы у всех истрепались. Тяжелые неудачи на фронте, измена, смещение Верховного главнокомандующего Николая Николаевича, неурядица в тылу, усиление пагубного влияния Распутина, уговаривавшего со своими приспешниками царя Николая II заключить с Германией сепаратный мир, – все это возмущало душу, колебало веру в победу и создавало в армии опасные настроения.

Но, по-видимому, патриотические течения брали еще пока верх. Сам Николай II стал во главе армии, а начальником Генерального штаба был назначен престарелый, но умный генерал Алексеев. Россия готовилась к решительной летней кампании.

Так прошла зима 1916 года. Повеяло весной. Снег начал быстро сгонять. Вместе с благодатным веянием весны в наши души точно влилась свежая, бодрящая струя. Явились новые настроения, рисовались радужные перспективы, особенно в связи с упорно циркулировавшими слухами о том, что скоро предстоит царский смотр и что после смотра наш корпус отойдет в стратегический резерв. Это уже было так хорошо, что мы отказывались верить такому счастью.

Попасть в стратегический резерв означало то, что нас должны были увести верст за сорок от фронта и расположить вблизи какой-нибудь железнодорожной станции, где нам предстояло пробыть месяца два.

Конечно, мы все хорошо понимали, что перемещение в стратегический резерв такой крупной боевой единицы, как корпус, указывало на то, что затевалась нашим командованием какая-то серьезная операция, но какое нам было до нее дело? Что там будет когда-то! А пока судьба дарует нам возможность мирно и спокойно прожить в глубоком тылу целых два месяца.

Ах, какое это счастье!

Слухи нас не обманули. Однажды в конце марта, когда снег уже совсем сошел, наш полк получил приказ привести в порядок обмундирование и снаряжение и выступить из Подлесеек. Аналогичный приказ получил также и 18-й Вологодский полк нашей дивизии, костромичи и галичане оставались на позиции. Выступили на рассвете и, пройдя верст 15, остановились неподалеку от какого-то небольшого именьица, где, судя по телефонным столбам, помещался штаб нашего корпуса.

Вскоре подошли и вологодцы. У всех, разумеется, было повышенное настроение. Ждали царя с нетерпением и, можно сказать, с воодушевлением.

Как-никак это посещение царем прифронтовой полосы было для нас целым событием. Нас выстроили спиной к фронту и перпендикулярно дороге, причем на правом фланге стал наш полк с оркестром. Все три батальона выстроились в одну линию с пулеметной командой и командой разведчиков на левом фланге. Еще левее стали вологодцы. Не прошло и часа после нашего прибытия, как наш командир полка полковник Бойвид засуетился и скомандовал «Полк, смирно!». Из имения рысью выехала группа всадников. Это был начальник нашей дивизии генерал Ткачевский вместе с командиром корпуса в сопровождении своих адъютантов, начальников штаба и конных ординарцев позади.