В шесть часов вечера, как и обещали, мне дали прописку на полгода. В советской России каждый гражданин старше шестнадцати лет обязан получить паспорт. Он выдается на пять лет гражданам от шестнадцати до двадцати лет, на десять лет людям в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти лет и пожизненно гражданам старше сорока пяти лет. Последний случай был как раз мой, но Маулина, не зная точно, распространяется ли моя реабилитация только на приговор 1951 года или включает в себя также дело 1937 года, дала мне прописку только на полгода, чтобы потом иметь возможность это проверить.

Сейчас главным вопросом для меня был поиск жилья – я не могла больше стеснять милую Августину (в ее девятнадцатиметровой комнате жили шесть человек). Я собралась воспользоваться гостеприимством Шуры Михайловской, матери Анны Михайловской, с которой мы дружили с 1950 года. Она согласилась приютить меня на время, пока я буду добиваться возвращения своей бывшей комнаты. В одной комнате нас было пять человек: Шура, ее сестра, ее две дочери и я. Шура работала ночным сторожем. Она была инвалидом и получала всего двести пятьдесят рублей в месяц; ее сестра, прачка в лазарете завода № 402, получала триста десять рублей; ее старшая дочь Вера восемнадцати лет не получала почти ничего – она пришивала пуговицы на фабрике готового платья. Второй дочери, Нине, было семнадцать, и она не хотела ни работать, ни учиться. Мы договорились, что за место на сундуке – мою лежанку – я буду платить пятнадцать рублей в месяц.

23 января я отправилась на поиски работы в ясли № 7 на Советской улице. Там я встретила бывшую старшую медсестру, а ныне заведующую яслями Анну Виситину, пообещавшую незамедлительно поговорить обо мне с главврачом Молотовска. Анна дала мне адрес бывшей заведующей яслями Марии Михайловской, проживавшей на улице Родины, 15. Мария, тридцатилетняя брюнетка, была дочерью крестьян из Архангельской области. Она была замужем за сотрудником МВД, работавшим на заводе № 402. У них было трое детей. Жили они в уютной двухкомнатной квартире с кухней и ванной. Мария приняла меня очень любезно. Я совершенно ей не доверяла, но она была членом партии, и с ее помощью я могла бы быстрее найти работу. Мое недоверие объяснялось тем, что во время допроса в архангельской тюрьме следователь несколько раз намекал на некий разговор, который у меня был с кем-то за несколько часов до ареста. Так вот, моей собеседницей в тот момент была Мария – именно ей я рассказала о том, как меня увольнял с работы главврач Мишин, и обвинила советскую административную систему в проблемах, которые она для меня создала. Мария немедленно донесла на меня в МВД.