Я думала, что схожу с ума, и не соображала, что делаю. Не помню, как я натянула платье и фетровые сапоги, но не прошло и пяти минут, как я уже стучала в дверь кабинета опера. Он встретил меня довольно холодно и, не называя меня ни по фамилии, ни по имени, ни по национальности, спросил:

– Вы обращались с заявлением в Верховный Совет?

– Да.

– Я только что получил ответ.

Мое сердце замерло в этот момент.

– Вы свободны и реабилитированы.

– Вы сказали, я свободна?

– Ну да, свободны, вы что, уже больше не понимаете русский язык?

И он протянул мне справку об освобождении, которая давала мне право получить достаточно денег, чтобы оплатить проезд до Молотовска и питаться пять дней в пути.

В бараке меня уже ждали мои подруги. Мы расцеловались и заплакали от радости, а когда я показала им свою справку об освобождении, они с изумлением увидели, что в ней была указана статья 204 п. «б»[163] – вещь чрезвычайно редкая для заключенного, освобожденного после стольких лет. Эта статья означала, что после тщательного изучения моего дела установлено, что ни одно из выдвинутых против меня обвинений не доказано, и следовательно, нет никаких оснований держать меня в тюрьме.

Справка об освобождении Андре Сенторенс из Вятлага от 11 января 1955 г. Из архива Жерара Посьелло

В ту ночь я не смогла уснуть, а днем ко мне пришла Рита.

– Скажи, Андре, ты по-прежнему будешь добиваться возвращения во Францию?

– Да, и упорнее, чем когда-либо!

– Андре, я боюсь, что ты лезешь в самое пекло…

– Возможно, но уже поздно давать задний ход. Я выдержала все эти тюрьмы и лагеря только потому, что хочу когда-нибудь вернуться к себе на родину. Понимаешь, Рита, я лучше умру, чем буду жить, зная, что никогда не увижу Францию.

10 января я в последний раз пошла в лазарет, чтобы поцеловать несчастную Марию Кузнецову, даже не отреагировавшую на мое появление. Она уже, похоже, не слышала, что я ей говорила. Одна из медсестер сказала мне, что ее собираются отправить в Киров, где она проведет остаток своей жизни.