«Но господин президент, посмотрите на небо», — сказал я.

«Отлично. Пусть его укачает».

Скоро нам сообщили, что Стивенсон вместе с одним из своих сыновей уже в пути, потом — что он приземлился на военной базе и теперь его вертолетом переправляют в Ньюпорт. Помню, как я увидел, что его вертолет практически завис в воздухе, борясь с ветром и дождем, потом он становился все больше и больше, пока не приземлился наконец на лужайку перед домом. Оттуда, вытирая лоб, вышел позеленевший Стивенсон.

«Эдлай, — сказал ему президент с приветливой улыбкой, — как приятно вас видеть. Давайте с вами поговорим».

«Замечательно, господин президент. Мне тоже хотелось многое с вами обсудить».

«Мы обсудим это на моей яхте».

«На яхте?» — переспросил Стивенсон, и я увидел ужас в его глазах.

На яхте выходить в море в тот день было опасно. Ветер все усиливался, дождь пока накрапывал, но собирался полить вовсю, на горизонте сверкали молнии. Агенты службы безопасности в катерах береговой охраны окружили наше судно. Президент, который был прекрасным яхтсменом, привычным к такой погоде, настоял, чтобы Эдлай занял одно из капитанских мест рядом с ним, сын Стивенсона и я спустились вниз. Я обратил внимание, что президент не надел куртку, Стивенсон решил, что он должен последовать его примеру, и безуспешно старался скрыть дрожь под пронизывающим ветром и дождем. Наконец президент сказал: «Что-то море сегодня неспокойное. Давайте вернемся».

И как только мы причалили, он обратился к Стивенсону: «Ну, Эдлай, вертолет вас уже ждет».

И снова мы наблюдали, как маленький вертолет борется со штормовым ветром и исчезает за углом дома. «Господин президент, — сказал я, — это было суровое и необычное наказание».

«В самый раз, — ответил президент. — Это ему для здоровья полезно».

В конце лета неожиданно умерла мама.

Она скончалась от инфаркта в сентябрьский уик-энд 1961 года. До последнего момента она проявляла благородство характера; в пятницу, перед кончиной, она убеждала нас с больничной койки: «Нет, мальчики, нечего вам сидеть со мной в этой мрачной палате. Поезжайте на пляж, и мы увидимся с вами в понедельник». Доктора уверяли нас, что непосредственной опасности ее жизни нет, но они ошибались.

Я был безутешен. Для Игоря и меня это была огромная потеря, с уходом мамы в нашей жизни образовалась пустота. Ее сила, ее поддержка, радость от обсуждения с ней наших побед и поражений любого рода — все это кануло безвозвратно.

Похороны прошли очень торжественно. Отпевали ее в русской православной церкви в Нью-Йорке. С ней пришло проститься много людей — маму любили. Я старался держаться мужественно, но не мог, и плакал впервые за много лет.