Светлый фон
Daily News Record

Линия Ренессанс и последовавшие за ней эксперименты заставили по-новому взглянуть на нашу профессию. Отныне дизайнер становился автором общей концепции, арбитром элегантности, человеком эпохи Возрождения. Я никого не уговаривал на подписание лицензий, производители приходили ко мне сами, и я гораздо чаще отказывался от их предложений, чем соглашался. Лицензии могли продлеваться или не продлеваться; не каждый произведенный продукт имел успех. Иногда у меня бывало до пятидесяти действующих лицензий, а это означало — семьсот или восемьсот наименований товаров с моим именем. Конечно, я не мог работать над дизайном каждого из них. У меня была своя команда, я подкидывал им идеи, всегда придумывал общую концепцию, но просто не мог всем заниматься лично. За несколько лет я создал настоящую империю. Доходы от розничной продажи достигли 350 миллионов. Лицензирование повлияло на все модные бренды, но лучшие из них сохранили свое лицо.

Ренессанс

 

В некотором смысле 1960-е были самыми яркими годами моей жизни, особенно в профессиональном и социальном смысле. Я находился в авангарде грандиозных изменений, которые происходили не только в моде, но и в обществе. В Нью-Йорке угасала классическая светская жизнь со строгим дресс-кодом. Закрылись «Сторк», «Эль Морокко» и другие, некогда популярные клубы. На смену им приходили новые места развлечений с раскованной, бесшабашной атмосферой, к созданию которой я, к своему немалому удивлению, тоже приложил руку.

 

Реклама фирменной марки

 

Революция началась незаметно, на отдаленной ферме в Уоррене, штат Вермонт, где я провел несколько спокойных недель зимой в конце 1950-х. Я нередко так поступал, да и теперь делаю это при первой возможности: уезжаю в глушь, чтобы собраться с мыслями, подвести промежуточные итоги и подумать о планах на будущее. В ту зиму я часто глядел из окна фермерского домика на гору напротив, где только что построили единственный подъемник. Смотрел долго, пока меня не осенило: если не обязательно ездить в Европу за модными новинками, то зачем обязательно ездить в Европу, чтобы покататься на лыжах? Об успехе Аньелли с его горнолыжным курортом Сестриере я никогда не забывал. Конечно, Грин-Маунтинз — это не Альпы и даже не Скалистые горы, но зато до них удобно добираться из Нью-Йорка и Бостона. Я решил позвонить брату, который тогда пребывал в расцвете своего могущества в качестве колумниста Чолли Никербокера.

«Это совершенно неосвоенная территория, — сказал я ему. — Мы можем быть первыми. Используя наши с тобой светские связи, мы сумеем сделать тут самый модный горнолыжный курорт на востоке страны».