Он говорил нам: «В конце концов, это моя вина. Долгое время я был некомпетентен с экономической точки зрения. Разве моя жена и секретарь Чон Санмун поступили так не потому, что не верили в мои силы? Это полностью моя вина». Часто он добавлял: «Я долгое время в политике и уже закалился, но не смог приспособить к этому свою семью».

Хотя все произошло без ведома президента, он пытался взять на себя ответственность не только за свою супругу, но и за секретаря Чон Санмуна. Он заставил Чон Санмуна дать показания, что все было сделано по указанию Но Мухёна. Но тот не послушался президента. И тогда Но Мухён даже написал письменное заявление, в котором говорил, что сам все организовал. Через некоторое время он снова написал нам письмо, в котором говорилось: «Вы должны оставить меня».

Эти слова были искренними. Президент очень стыдился даже просто встречаться с нами. Он сам рассказал мне об этом. Я слишком хорошо знал, насколько трудно принять подобную ситуацию человеку, который был к себе настолько суров, что это можно было назвать придирчивостью. Я по-прежнему очень сильно переживал, но мне оставалось лишь надеяться, что при любых обстоятельствах он сможет выдержать все с уверенностью, что в итоге невиновность будет доказана.

Терпеть охоту на ведьм и общественное правосудие, которые подогревались одновременно прокуратурой и СМИ, было невыносимо. Президента записали в злостные преступники. Каждые утро и вечер следователь Хон Манпхё проводил официальные совещания в прокуратуре. Прокуроры, которые находились в подчинении начальника Главного следственного управления, также распространяли информацию о ходе расследования в СМИ. К тому же так называемые соломинки для питья – это прозвище относилось к тем, кто каким-либо образом был связан с прокуратурой, – дополняли рассказы еще более красочными подробностями.

Наглядным примером является вымышленная история, озаглавленная как «Часы в рисовом поле», в которой говорится, что президент выбросил в межу на рисовом поле часы стоимостью в сто миллионов вон, которые получил в качестве взятки. Казалось, что президента с помощью СМИ пытались подчинить давлению позорного клейма, так как судебный процесс шел не так, как было запланировано. И СМИ с удовольствием стали соучастниками этого преступления.

Больше всего боли причиняли средства массовой информации, которые называли себя прогрессивными. Их статьи особо не отличались от статей консервативных СМИ, однако их передовицы и первые полосы были настолько страшными, что походили на лезвия, которые глубоко пронзают человеческую плоть. Умирая, буддийский монах Попчон в своем завещании, указывая на то, что это окажет влияние на последующую жизнь, просил не публиковать даже те тексты, которые были красивы и хороши с точки зрения содержания. Но я не видел, чтобы люди, которые своими словами, будто острым оружием, наносили глубокие раны в сердце человека, задумывались над тем, что они пишут, не видел, чтобы они сдерживали себя в написании подобного. У нас же, напротив, не было ни средств, ни желающих реагировать. В Понха не было отдельного секретаря по связям со СМИ. И в этом безвыходном положении мне пришлось давать комментарии прессе. По дороге в адвокатскую контору, а иногда и по дороге в Понха я постоянно отвечал на звонки журналистов, которые готовили очередной репортаж. В то время большинство комментариев, которые появлялись в СМИ, я давал, пока был за рулем.