С этого момента соперничество между Пьером Берже и Пьером Карденом стало неоспоримым. Не возникло ли оно из-за гомосексуальной ревности? В начале 1970-х война между двумя кланами осуществлялась через борьбу сфер влияния. Клан Сен-Лорана — Берже все еще видел Париж столицей мира, по примеру великих романов XIX века. Для Кардена, который покупал недвижимость во всех крупных городах, Париж — это провинция. Живший как монах, каждый день ужиная вечерним супом со своей старшей сестрой, он отказывался от роскоши. «Мне не нужно казаться, я уже существую». Он называл себя «коммивояжером» собственной продукции. «Менеджер с золотыми пальцами», он строил свою империю, размножая лицензии поверх границ. «Продавать бюстгальтеры и биде тоннами — пожалуйста, но в чем смысл? Я никогда не видел женщину, одетую в костюм Кардена. Это все фальшивка», — утверждал Пьер Берже. Карден был старше его на восемь лет. Не слишком ли они были похожи, чтобы выносить друг друга? Карден, кто одевал герцогиню Виндзорскую, успел в свое время повращаться в высшем обществе, во времена café society, но этот мир закончился. Их эстетические убеждения были противоположными: Карден посвящал себя XXI веку, а Берже — Сен-Лоран черпали свой идеал из века XIX. Венецианец, Карден был погружен в бетон, в рукава-ракеты и научную фантастику. Погоня за успехом и философия футуризма отрезвляли его: «Я люблю жизнь слишком сильно, чтобы любить умершие эпохи».

Ив Сен-Лоран и Пьер Берже, наоборот, жили ностальгией. Им всегда были нужны модели, антимодели, референсы, они выражали свою философию верностью традициям и ремеслу. Вот пример: Пьер Карден вводил у себя в мастерских роботов, специализировавшихся на «зигзагах»; у Диора начали шить на машинке; у Сен-Лорана продолжали почетную традицию шитья вручную, иголкой и ниткой. Такие детали демонстрировали состояние души, которое означало верность своим работникам. «Ив Сен-Лоран — первый кутюрье, который не заставлял меня подниматься по лестнице для поставщиков», — вспоминала вышивальщица Франсуа Лесаж. Это уважение к сотрудникам поддерживалось определенной системой власти старого, антитехнократического типа. Имитации и эклектизм XIX века — это красно-золотая шкатулка, где кипели страсти этого модного Дома. «Любое социальное положение представляет свой интерес, и для художника может быть столь же любопытным передать как манеры королевы, так и привычки швеи»[637] (Марсель Пруст).

С 1974 года Ив Сен-Лоран применил свою тягу к великолепию. В 1968 году он уничтожил для себя театр «отвратных послевоенных лет»: «Эгретки, пелерины, шелковый фай, бриллианты, длинные мятые перчатки превозносили не торжествующую женственность, а торжество денег и эпатажа». Шесть лет спустя он говорил о Высокой моде как о женщине, которой отдаешь все, прося прощения, что не принадлежишь ей полностью. «Моя профессия? Это не выбирается, это как семья».