Красный Сен-Лорана — это платья, которые, казалось, были нарисованы в гневе и воспоминаниях о прошлом, полном ссадин. Отвергнутый образ кумира, образ Каллас, возвратился: «Над твоей легендой опускается тяжелый пурпурный занавес, обрызганный славой…»[732] Все интенсивное, разжигавшее страсть, адский и божественный пыл, фокусировалось в тканях. Они сжигали тех, кто на них смотрел, и напускали чары на тех, кто их трогал: атласная блузка, платье из тафты с рисунком красного гибискуса, костюм из рубинового бархата.

«Красный цвет — знак жизни», — говорили в Марракеше. «Красный — это основа макияжа, это губы, ногти. Красный — благородный цвет, цвет драгоценного камня — рубина. В то же время это опасный цвет, но иногда приходится играть с опасностью. Красный религиозен, он еще и кровь, он королевский цвет. Это Федра и множество героинь. Красный огонь и красная битва, красный — это битва между жизнью и смертью»[733], — говорил Ив Сен-Лоран.

Его первая работа в красном цвете, зимняя коллекция 1980/1981 — это дань уважения Шекспиру. Модель Виолета Санчес предстала в темных красных тканях, словно украденных из какого-то дворца эпохи Возрождения, будто у врат ада существо, полное насилия и самолюбия, вдруг увидело в его тканях откровения своей судьбы. Между серыми и черными красками текли бордовые бархаты и изумрудные атласы, точно отравленный ликер, красный, как опасность, которую боятся и не понимают. Эта волна красного окровавила публику потоками отчаяния и красоты. № 105 — длинное вечернее платье «Ренессанс» из камчатного атласа, «красная леди Макбет».

Напротив модного Дома Ives Saint Laurent находится музей Сен-Лорана под руководством Эктора Паскуаля, аргентинца, который работал с Ивом в Casino de Paris и театре l’Athénée. «Ив — последний провидец, последний набоб, последний художник…» Как и многие сотрудники Дома, Эктор, казалось, обладал секретом, которого не было у других: «У меня был шанс узнать, что его сформировало». В архиве кутюрье тысяча театральных рисунков, три тысячи пятьсот платьев, не говоря уже об аксессуарах. «Сначала мы держали их здесь, как старые свитера, в сумке для воспоминаний. Я не знал тогда, что мог бы посвятить им всю свою страсть. Я здесь как мать», — говорил этот ароматно пахнувший джентльмен, «художник по образованию». Для него Ив Сен-Лоран — прежде всего человек театра. «В его рисунках есть поиск и отчаяние борьбы», — рассказывал он, показывая шесть версий, которые Ив сделал для «Двуглавого орла» Кокто, а затем платья для Арлетти, для возобновленных «Священных чудовищ»[734] (1966), весь в красном Двор Чудес для «Собора Парижской Богоматери» в Casino de Paris, где были ходули, красные и розовые смокинги, клоуны, чья одежда была вышита языками пламени. И вот с оживших страниц появился целый мир акробатов, канатоходцев, орлов и балерин. Легионеры и «девицы мелкой добродетели» в розовых корсетах и сапфировом мехе голубой лисы. Ив Сен-Лоран определенно принадлежал к той же породе, что и Кристиан Берар. «Он рисует на чем угодно. Это очень опасно оставлять его с бумагой. Он все время рисует». Эктор Паскуаль жестко подытожил: «Мы на пороге банального мира, где директора заменят творцов…»