Большой транспарант в виде голубой вуали развевался на фасаде Metropolitan: «Ив Сен-Лоран — 25 лет дизайна». «Каждый зал выглядел по-своему: из зала дефиле мы попадаем в бальный зал, от ярких лаковых красок — к атласным теням, из ботанического сада — на ипподром», — писал Эрве Гибер[775] в газете Monde. Это первый случай в истории, когда передовица ежедневной газеты была посвящена модельеру. «Живые позы манекенов подчеркивают стиль. Они гуляют среди нарциссов, замирают под музыку Жозефины Бейкер, „Кармен“, Моцарта и „Битлз“…» Эта выставка привлекла миллион посетителей.

Писатель Эрве Гибер, возможно, написал один из самых красивых текстов. Давайте послушаем его рассказ об этой ретроспективе, которая «показывает, что кутюрье может быть, по-видимому, и математиком, и страстным человеком, не иссякшим в своих любовных способностях, и иллюзионистом, и ребенком, и астрономом, юродивым и гением, писателем по воскресеньям или по ночам, копиистом, укротителем, бродячим торговцем, провидцем. И женщины желают быть сразу всем: святыми и гарпиями, львицами и охотницами, девственницами и куртизанками, мужчинами, нищими и графинями, клоунессами и шпионками, а также спокойными молодыми дамами в серых накидках и фетровых шляпках, путешественницами. Они путешествуют по истории живописи, становятся инфантами, менинами, абстракциями. Они путешествуют по истории театра, проскальзывают в кожу героинь Шекспира. Они путешествуют по истории опасности и крови, становятся тореадорессами. Ив Сен-Лоран отталкивается от Прадо и приземляется в Эрмитаже, но не времен Ленинграда, а Санкт-Петербурга. Он поднимает занавес „Ла Скала“, чтобы услышать в последний раз, как поет Каллас. Он засыпает, опираясь на светящийся глобус, и его парижанки становятся завсегдатаями барахолок, они охотятся на слонов, путешествуют внутри его вдохновения, и под грифелем его карандаша их головы становятся персонажами Кокто…»[776]

Шампанское текло рекой, на столе стояли фуа-гра и семга. Его имя было отпечатано на 2500 пригласительных билетов, которые поступили в продажу с 15 мая (и продажа прекратилась через три дня, после того, как музей отказал 800 посетителям). Шла битва на большие суммы в долларах, чтобы попасть на торжественный вечер в Metropolitan: после ужина в красно-золотых тонах начался бал в зале, превращенном в Императорский сад вездесущим Жаком Гранжем: колонны, ковры из золотых листьев, столы, обтянутые розовым, красным, оранжевым шелком фирмы Abraham: «Я работал на базе эскизов Матисса, которые я приспособил к этому пространству. Все очень просто, без деталей, как рисунок Пикассо…» — рассказывал он Women’s Wear Daily. 5 декабря 1983 года все VIP-персоны посетили это мероприятие: Нэнси Киссинджер в тунике с нашивками («которой уже четыре года», как заметила Жани Саме в Figaro); Жаклин де Риб в черном бархатном платье с петушиными перьями. «Она — жемчужина, вдетая в ухо польского короля, неограненный изумруд царицы Савской, полумесяц Дианы де Пуатье, кольцо нибелунгов. Она — это баварский замок, большой черный лебедь, королевская орхидея, единорог из слоновой кости, — писал о ней Ив Сен-Лоран и добавлял: — Ее глаза — отражение луны в фонтанах Баден-Бадена. Она трепетная эгретка, которая венчает тюрбан махараджи, капризная и барочная. Она — алмаз Голконды… Но прежде всего она моя подруга, и, стоя на коленях, я целую ее руку». К этому времени графиня стала конкуренткой Сен-Лорана, так как открыла свой модный Дом. Тем не менее в тот вечер она чествовала своего самого преданного поставщика, будучи одной из самых преданных его клиенток. Белое кружево для Мари-Элен де Ротшильд, черное платье из парчи для Паломы Пикассо, черный бархат с небесным отливом для Элен Роша, панбархат для Катрин Денёв, бархат, вышитый золотом, для Зизи, рубинами — для Дианы Вриланд. Празднование продлилось неделю. 3 декабря Мари-Элен де Ротшильд дала «маленький интимный» ужин: «Ив создал платье специально для меня, было бы нечестно раскрывать сюрприз!» 4 декабря Оскар де ла Рента организовал «маленький, маленький ужин» в своей квартире: двенадцать гостей, «в основном европейцы»: Элен Роша, Алексис де Реде, Шарлотта Эйо, Жаклин де Риб… 7 декабря состоялся обед у Нэн Кемпнер: Аннета и Сэм Рид, Чесси и Билл Рейнер, Жаклин де Риб, Лулу и Тед Клоссовски, Диана Вриланд, Бетти и Франсуа Катру. 8 декабря Жаклин де Риб пригласила сорок человек в ресторан Mortimer’s… «Эта выставка означает очень важную веху в моей карьере, — говорил перед поездкой в Нью-Йорк Ив Сен-Лоран. — Потом я вернусь и буду работать в своей маленькой мастерской с Мунией, мне нужно будет несколько метров шифона, чтобы начать следующую коллекцию». В 1993 году он вспоминал эту выставку с особой эмоциональностью. «Диана Вриланд заказала подходящие манекены для платьев». Он помнил «специальные позы» манекенов, напоминавшие движения реальных женщин в жизни. Некоторые стояли как беззащитные женщины. Другие висели в воздухе. Также была большая галерея черных платьев. «Это было великолепно. И это все она, кого я так сильно люблю, кого я так сильно любил…» Все складывалось так, будто все награды и почести были нужны только для того, чтобы послужить причиной для самоизоляции и одиночества. В репортажах его физическое отсутствие способствовало распространению различных легенд: «В своей мавританской библиотеке кутюрье любит слушать Каллас и читать Лоти[777]».