Отыскивая равновесие, он придавал тканям неожиданную для Высокой моды выразительную силу: ведь только в театре говорили, что это зеленый Тициана, Веронезе, Матисса, красный Кранаха, черный Франса Хальса, серый Гойи. Но он добавил к этой художественной традиции особое соотношение цвета, материи и поведения: его коричневый Ван Дейка часто был связан с муслином, все задрапировано, подвижно, мягко; его зеленый Веласкеса потрескивал и блестел на теле испанских грандов. Именно из его красок, которые пришли из кино (черный), из литературы (розовый), из трагедии (красный), из его средиземноморских снов (синий, зеленый), Ив Сен-Лоран заваривал что-то уникальное. Суицидальное искусство, которое было бы суммой всех искусств, мелькнувшее на долю секунды, мгновение цвета, звука, музыки, проходившей мимо женщины… Вопли заставляли его двигаться вперед, подталкивали его. Вот редкий момент, предшествовавший падению и возвращению к реальности. «Мода — это искусство? Не мне отвечать», — говорил Сен-Лоран.
Рисунок поменялся. Надо увидеть много женщин, чтобы так суметь нарисовать одну. На бумаге линия стала легче, вытянулась, следуя за еле заметными наклонами тела, завернутого в очень подвижный плащ, который показывает все, ничего не давая увидеть. Но лицо пустое, нет больше глаз, нет рта, нет носа, просто овал, как будто имя любимого человека удалено из памяти.
Свое блаженство он нашел в своих «водных» мирах — зеркальная комната в квартире на улице Вавилон; пруд с водяными лилиями в Марракеше, точно выплывший из рассказа Вирджинии Вулф; озеро в Довиле, которое он еще больше увеличил, посчитав его слишком «маленьким». «Озеро — это не лужа!» Разве не он, когда-то живший на барже, говорил, что утонет в Сене с бронзовым подсвечником на шее?! Ему казалось, что вода таила в себе всяческие сны, жалобы, признания, голоса из глубин, что всегда неотвратимо притягивало его. «Если Нарцисс утонул, так это потому, что он мельком увидел свою душу. Зеркало, где отражается мысль, иногда опаснее бушующих вод в шторм. Оно заставляет нас видеть такие ужасные вещи, что в одну минуту мы оказываемся перед лицом смерти. Если любить себя слишком сильно, то в конечном итоге узнаешь о себе такие низменные и страшные вещи, что рассказ о них убивает нас…»
Его прошлая жизнь стала как бы сущностью его самого, он дарил видения этой жизни в аромате своих духов, которыми он овеивал мужчин и женщин, точно разворачивая непрерывную историю, древнюю, реальную или воображаемую. В 1971 году он скандально позировал обнаженным для рекламы парфюма