То, что умолкает, то, что уходит

То, что умолкает, то, что уходит

«О, создавать веселые, живые платья, на которые все оборачиваются, воображать смелые аксессуары, украшения haute couture, они гораздо остроумнее, чем обычные», — говорил он во время своей первой встречи с представителями прессы в 1954 году. Время, похоже, не изменило этого человека, а его постепенная физическая деградация, возможно, стала еще одной обманкой. Разве Мисима в своем романе «Школа плоти» не один из первых заметил этого ребенка со «стальными нервами»?

«Выход на пенсию» Ива Сен-Лорана совпал с появлением все более шумных и все менее реальных модных дефиле. Десять лет спустя, желая подражать улице, мода, похоже, утратила свою последнюю привилегию — делать копии. Изменяя себе, мода оставляла вместо себя пустое пространство, которое заполнялось опасными тенями. Обвешенное золотом и подвесками, тело теперь слегка потягивалось после сна, ворчливое под большими пуританскими камзолами, на них словно было написано: «Так захотел бог». Что осталось от этих лет эйфории и роскоши, что так поддерживали американцы и японцы?!

Заводы закрывались. У учителей не было времени передавать знания, а ученики слишком спешили преуспеть, не подвергая себя риску битвы с открытым забралом, не идя против течения. Каждый теперь хотел появиться на сцене, а зал пустел, полный равнодушия. Что-то исчезло, бесшумно и безмолвно. Женщины больше не покупали одежду! Кризис был налицо: во Франции за первые шесть месяцев 1993 года продажи prêt-à-porter упали на 8 %. Но экономический упадок объяснял не все. Уродство так плохо продавалось. Обычная обувь вытеснила изящные туфли маркизы, а грубое плюшевое нечто стало знаком господства ложной элиты, решившей сжечь все, что она так боготворила. В конце дефиле, за кулисами, будто оправдывая свою профессию, он говорил: «Я кутюрье. Моя профессия — одевать женщин. Надо идеализировать их, делать красивее». В 1993 году он пожаловался журналистам: «Сегодня утром я встретил очень симпатичную девушку, у которой была юбка не длиннее сорока сантиметров. Из-под нее торчали подвязки. Либо голая, либо одетая, но вот такая — никогда! Все это уродство заставляет меня идти дальше».

Его высшая сила состояла в том, чтобы продвигаться вперед, взять в реальности то, что может удалить его от нее. Он всегда не здесь. Неуловим. Казалось, будто он еле держался на ногах, как те люди, которые, едва встав с постели, испытывают только одно желание — вернуться в постель и заснуть. Более того, было такое ощущение, что он постоянно повторял: «Я в ужасе от того, что вижу».