Он ухитрялся жить один, находясь при этом под постоянным наблюдением, создавая себе призраков, как и тогда, когда он терроризировал своих сестер, заставляя их переодеваться. Несмотря на то что теперь он говорил: «Я покончил со своими выходками», он искал опасность внутри себя, калеча себя, чтобы увидеть собственную кровь, остаться мужчиной, доказать это нечеловеческим способом, а потом выходить не из одной депрессии, а из двух. Все в нем было преувеличено, противоречиво, драматизировано страхом скуки, которой он боялся больше всего на свете. «Возможно, однажды мне придется остановиться из-за сильного беспокойства, что мешает мне жить», — признался он как-то в 1982 году в интервью Г.-Ю. Дрянскому, главному редактору юбилейной книги «Браво, Ив». «Я не живу. Я полностью отрезан от людей, не выхожу по вечерам. У меня нет никакого контакта с внешним миром. Мне хочется вести нормальную жизнь, но вроде бы моя жизнь похожа на жизнь великих творцов».

«У него пятнадцать или восемнадцать лишних килограммов, потому что он позволил им появиться. Это полная анархия в буржуазном смысле этого слова. Он всегда хотел выглядеть жертвой. Он был любознательным молодым человеком, веселым, очень умным, с зорким взглядом на мир, но и с большими периодами прострации и депрессии. В то время он еще управлял ими, — вспоминал Пьер Берже. — Создатели — это монстры, перед которыми всё сдается и все должно сдаваться. Он же всегда подавал себя как жертву. Да, он жертва и глубоко несчастен. Но его худший палач — он сам. Если мы не будем обращать внимания на его садомазохизм, мы его потеряем».

Похоже, ему все еще нужно было укреплять решетки своих тюрем, чтобы лучше скрываться за ними со своими мечтами. Он восхищался Прустом, «человеком, который пожертвовал жизнью ради работы». Но действительно ли он пожертвовал жизнью? «В Прусте он нашел нервозного человека, похожего на него, отшельника!» — объяснял Пьер Берже, судя о нем с той твердостью, что делает возможной только любовь, когда она знает, что обречена. «Он калека со стороны сердца». Именно в 1993 году, во время подсчета финансового баланса, Пьер Берже заявил: «Я бросился с головой в моду ради Ива. Разделяя его жизнь, я хотел говорить с ним на его языке. Я понимал, что он никогда не удосужится узнать, как говорить на моем языке. Я самый важный человек в его жизни. Потому ли это, что он любит меня больше всего на свете, или потому, что я ему нужен? Я не знаю».

Тайна сгущалась вокруг этих двух мужчин: Ив Матьё-Сен-Лоран, подросток в черном костюме, когда-то прибывший в Париж с чемоданом, где лежали пятьдесят рисунков, и Пьер Берже, родившийся на острове Олерон. Что за невероятный дуэт, построивший свою империю, словно золотой город на руинах конца света. Два человека объединены в одном деле, скованы страстями, ненавистью и интересами, которые раскроет только история. Они царствовали в Париже до такой степени, что улицы, по-видимому, были придуманы для них: один жил на улице Вавилон, другой — на улице Бонапарта, куда он переехал в 1993 году из отеля «Лютеция». Пьер Берже признавался: «На улице Вавилон я у себя дома. У меня в кармане ключ от этой квартиры». По поводу Ива он говорил: «У него замечательный рисунок, но он не знает, как делать перспективу. Я не переставал ему говорить: бери уроки рисования! Он никогда не хотел погружаться в искусство. У него довольно счастливая рука. Иногда это немного лирично, но это далеко не бездарно. Очевидно, что он пытался найти выход», — утверждал Пьер Берже. Он не считал моду одним из основных искусств, хотя всегда создавалось впечатление, что он в это верит. «Он слишком талантлив для этой профессии. В нем живет гений».