Гомосексуализм

«Я цеплялся за свою подругу: с ней я мог выходить в свет в сопровождении других друзей, юношей и девушек. Друзья не хотели знать, что я гомосексуалист, из уважения ко мне. Но опять же у меня было два лица. Я встречался с анонимными людьми. Это были арабы. Все было тайно. Мне было стыдно. Все это делалось в страхе, в боязни. Ужасный страх, который оставался со мной еще долго. Быть гомосексуалистом в Оране — это все равно что быть убийцей. Я никогда ничего не говорил своим родителям. В конце концов я понял, что они знают. Мать поняла это раньше, чем отец…

В день вручения мне ордена Почетного легиона отец был так растроган. На мне была красивая красная лента, и я не знаю, почему оказался с ним наедине. Я заплакал и сказал ему: „Папа, ты знаешь, кто я. Может быть, ты хотел, чтобы я был настоящим парнем, который продолжит твое имя“. Он ответил: „Это не имеет значения, мой милый“. Это было в 1985 году. Мы никогда не говорили об этом раньше».

Мой отец

«Он был исключительным человеком. Ему всегда удавалось налаживать со всеми хорошие отношения. Он был очень счастлив в своем маленьком княжестве Монако, потому что мог жить только около Средиземного моря, своего „собственного моря“, как он говорил.

В 1962 году он стоял на палубе корабля и хотел увидеть, как исчезает его жизнь. Я знаю, что он чувствовал себя совершенно несчастным во время войны в Алжире, когда все люди, жившие там, были лишены своего имущества. Но он был очень счастлив в Монте-Карло. Модой он не интересовался, но он так гордился мной. Я был для него почти богом. Отец был очень нежным человеком. И, знаете, больше всего меня тронуло то, каким он был в гробу! Он был такой элегантный, такой стройный! Его руки были особенно красивы, точно с картины Эль Греко. После того как его пепел развеяли, я не хотел, чтобы все плакали, как обычно принято… Я хотел, чтобы мы вели себя как люди, которые понимают смерть как переход в иной мир, а не как болото, куда падаешь. Такие люди обычно на поминках веселятся, пьют, делают коктейли и… сохраняют в сердце любовь. Мой отец был человеком огромной нежности. Друзья все время забирали его к себе. Он был известен всем как сын исключительного человека, каким был мой дед. Моя семья всегда была для меня радостью. Своего отца я называл „какаду“. Он так здорово смеялся! Это был красивый разноцветный ара, обожавший жизнь…»

Моя мать

«Было очень тяжело, когда я покидал ее. Я до сих пор вижу, как она стоит на углу улицы и плачет, и я тоже. Мы не попрощались, потому что нам нужно было продолжать жить. Я оглянулся и увидел ее вдалеке, и мне было ее очень жалко. Она прощалась со мной. В те времена в моде были шляпы, у нее на шляпе было одно перо, оно торчало, как кинжал».