Мне ничего более не оставалось, как исключить кое-где несколько лишних повторений, для виду переменить несколько слов и опять повторить, что рапорт так прекрасно написан, что я решительно ничего больше и лучше придумать не могу.

Майор был просто в восторге, жал мне руку, даже заговорил что-то о совершенном недоразумении, бывшем причиной частых его со мной неудовольствий, о том, что нет ничего приятнее, как иметь дело с умным человеком – одним словом, принял мои слова о его сочинении за чистую монету и в порыве торжествующего самообольщения воскликнул:

– Апропо-с, славная мысль сейчас пришла мне в голову! Я вас командирую с донесением к командующему войсками. Выберем лучших двадцать пять лошадей из отбитых, посадим на них солдат, и с конным конвоем вы на другой день можете доехать. Это, знаете-с, шик будет, черт возьми! Вдруг по Шуре едут верхом дагестанцы с отбитыми значками, все спрашивают: что такое? Майор Б. со вверенным ему батальоном разбил огромную партию!.. Хе-хе-хе, ведь это мое почтенье-с!

Признаюсь, грешный человек, я и сам в восторг пришел от гениальной идеи майора. Прокатиться в Шуру при таких исключительных условиях, еще более обеспечить себе верность получения награды, быть некоторым образом героем дня в столице, нашей, дагестанской столице – в самом деле, славно. Я рассыпался в благодарностях.

Майор тотчас же сделал все распоряжения, засуетился, призвал писаря и засадил у себя за переписывание реляции; потребовал фельдфебелей, приказал назначить по одному унтер-офицеру и семи рядовых от трех рот, бывших в деле, да горниста; послал за адъютантом, чтобы составил приложения о выпущенных патронах, раненых, числе отбитых ружей и прочем. В довершение не выпустил меня без ужина и нескольких стаканов кахетинского, сыпал остротами, шуточками, спрашивал, как я думаю, что ему дадут – Анну на шею или золотую саблю?..

Ушел я от него, наконец, уже в полночь.

На другой день часов в девять утра, выслушав многократные наставления майора, что говорить и отвечать командующему войсками, я выехал из Кутиш с 25 конными солдатами, неумело взбиравшимися на лошадей, со своими неуклюжими ружьищами за спиной, не могшими никак вдеть в стремена своих ног, обутых в сапожища, созданные не для кавалеристов.

Отдохнув часа два в ауле Оглы у стоявших там рот 3-го батальона, с завистью слушавших мои рассказы о деле, я в сумерки доехал до Дженгутая и ночевал там у Ивана Давыдовича Лазарева. Он, между прочим, рассказал мне, что от лазутчиков уже имел сведения о сборе партии Мусы-Дебира и потому рано утром 24-го числа выехал со своей конницей в Оглы, около которого ожидал прорыв, но сведение о нападении получил только часов около одиннадцати, и хотя проскакал верст двадцать до высот почти в галоп, но опоздал и, поднявшись на гору, увидел уже хвост уходившей партии, догнать которую на сильно измученных лошадях не было возможности, тогда он вернулся на ночь в Оглы, и недавно только сам приехал оттуда домой, послав уже, впрочем, донесение командующему войсками о нашем успешном деле по рассказам чоглинских жителей.