Кончилось тем, что у подполковника Б. взяли полк, все дальнейшие хлопоты получить другое назначение не удавались, он вышел в отставку, исчез куда-то за границу и, как рассказывали, уже много лет спустя очутился в По, в Южной Франции, чуть ли не содержателем ресторана. Человек он был с хорошим салонным образованием, вертевшийся в Петербурге и в аристократических, и в литературно-художественных кружках, привыкший к роскоши и мотовству, один из тех продуктов столичной праздной жизни, для которых пикники, обеды с шампанским, ужины с цыганками и т. п. не только желание, но и конечная цель бытия.

После этого поручение имел я еще одно – в Малую Кабарду, для улаживания нескольких претензий между жителями разных аулов друг к другу и к кабардинским князьям. Пришлось мне от известного всем проезжавшим по почтовой дороге на Кавказ минарета переправиться вброд через Терек в том самом месте, где в 1846 году совершил свою знаменитую переправу Шамиль с 12 тысячами человек под носом отряда барона Меллера-Закомельского. Тут я узнал подробности этого выдающегося в кавказских летописях военного эпизода по рассказам жителей-очевидцев и участников, девять лет спустя все еще недоумевавших, как это выпустили тогда Шамиля из рук…

Дня три провел я в малокабардинских аулах, сколько помню, успел вполне удовлетворительно разрешить задачу моего поручения, ибо согласил спорщиков к миролюбивому окончанию, тут же возвратил и удовлетворил за неправильно отнятое и т. д. Выехал я из Кабарды в Екатериноград и ночевал у весьма хорошего моего знакомого и вообще прекрасного человека командира Горского казачьего полка полковника Товбича, у которого застал флигель-адъютанта полковника Д., разъезжавшего целый год по Северному Кавказу для наблюдения за формированием запасных батальонов. Вот был тип ремешкового офицера былых времен! Вся военная наука, до стратегии и фортификации включительно, в глазах его заключалась в маршировке и ружейных приемах. Будучи ярым поклонником Н. Н. Муравьева и всех его антикавказских взглядов, г-н Д. чрезвычайно был огорчен неудачным штурмом Карса, могущим повредить славе главнокомандующего, и доказывал, что неудача произошла оттого, что «в войсках не было шагу». Мы с Товбичем старались делать самые серьезные мины, чтобы не обидеть флигель-адъютанта-оратора, а после, при встречах, вспоминали всякий раз этот вечер. В 1859 году мой милейший приятель Товбич в каком-то припадке меланхолии кончил самоубийством…

Прибыв назад во Владикавказ, я уже не застал там барона Вревского, который уехал в Грозную, куда поспешил и я. Это уже было во второй половине ноября (1855). Не успел я отдохнуть несколько часов от поездки по ужасной слякоти, как уже опять приходилось садиться на коня: отряд выступал в Чечню для расчистки и расширения прошлогодних просек.