Для расследования причин медленности и розыска виновных барон приказал мне немедленно ехать от поста до поста и во что бы ни стало открыть, где и кто задержал пакет, и ожидать затем во Владикавказе его приезда. Исполняя это поручение, я по следам, то есть по постовым книгам, где записывались прибытие и отправление пакетов и нарочных, добрался на следующее утро до станции Слепцовской, резиденции командира полка и начальника Сунженской линии, и тут-то именно нашел в куче других, запыленных и пожелтевших от долгого пребывания в грязной, наполненной мухами канцелярии сотенного командира и злополучный пакет с его внушительной надписью! Книга для записки пакетов и нарочных была в самом безобразном виде, с разными помарками и пропусками за целые месяцы…

Поручение было исполнено, и я решился остаться в Слепцовской до приезда барона Вревского, чтобы здесь же доложить ему о результатах и, если захочет, представить corpus delicti в виде пакета и постовой книги. Вместе с тем я счел обязанностью явиться к старшему военному лицу и отправился к подполковнику Б., имея при этом эгоистический расчет воспользоваться гостеприимством, пообедать, поболтать и вообще провести сутки не одному в казачьей хате на сухоядении, а приятно и с комфортом. Все знакомство мое с Б. ограничивалось, конечно, только единственной встречей во время описанного выше дела в Чечне, где он так неудачно дебютировал и подверг осетинскую милицию большим потерям, но на Кавказе искони гостеприимство было так широко, особенно для штабных, что можно было и вовсе незнакомому явиться, рассчитывая на ласковый прием. Оказалось, однако, что нет правила без исключения: сидевший за обедом с несколькими офицерами Б., когда ему доложили, что приехал из Грозной офицер, приказал ввести меня в кабинет, куда через несколько минут и вышел, встретив меня вопросом:

– Что вам угодно?

– Честь имею явиться, поручик такой-то, прибыл сюда по службе и остаюсь здесь ожидать приезда генерала барона Вревского.

– Очень хорошо; обратитесь к станичному начальнику, он вам отведет квартиру.

Легкий, величественный кивок головой, и полковник удалился назад в столовую, откуда неслись веселые голоса обедавших.

Не скрываю, что я был и озадачен, и оскорблен таким приемом; вместе с тем, однако, не мог я не рассмеяться над оригинальной фигурой, которую сей олимпиец-командир казачьего полка изображал собой: в каком-то кургузом пиджаке, белом жилете, с заложенными за него большими пальцами обеих рук – точь-в-точь как актер Максимов в роли коломенского моншера.