По словам Соловьёва, на рю Нотр-Дам-де-Шан Е. П. Блаватская арендовала комнаты в обшарпанном доме, который находился в бедном районе. В действительности же апартаменты были любезно предоставлены герцогиней де Помар почётным гостям на всё время пребывания в Париже. Стало быть, они навряд ли соответствовали этому описанию.

На самом верху «тёмной-тёмной лестницы» Соловьёва встретила затрапезная фигура в восточном тюрбане, которая проводила его в «крошечную, тёмную приёмную». Это был Бабула, слуга Блаватской. Позже Соловьёв описывает его как неряшливого человека с «уродливой, плутоватой физиономией», «отпетого негодяя; одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы в этом убедиться»[768]. Между тем герцогиня де Помар была чрезвычайно довольна и горда, когда во время её поездок по Парижу Бабула восседал рядом с кучером. В Энгьене графиня д’Адемар попросила его прислуживать гостям, а Франческа Арундейл, вспоминая о том, как Елена Петровна гостила у неё в Лондоне несколькими месяцами позже, пишет: «Среди прибывших был один примечательный индус, а именно Бабула, слуга Елены Петровны; в своём живописном тюрбане и белых одеждах он был своего рода сенсацией в Кресенте; и после обеда, когда подавали чай, на столе блестел самовар Е. П. Блаватской, а Бабула подносил гостям чашки с чаем и пирожные, наш дом был самым оригинальным во всех окрестностях Лондона»[769].

Как вы помните, в это время Джадж находился с Блаватской в Париже, до того как уехал в Индию. Литературный критик Беатрис Хастингс, автор книги «Обман Соловьёва», удивилась тому, что Соловьёв о нём не упомянул[770]. Как оказалось, Соловьёв писал о Джадже, однако Уолтер Лиф счёл необходимым вырезать это из перевода.

Соловьёв вспоминает о том, как однажды, когда он был у Е. П. Блаватской, «в дверь позвонили, и вошёл джентльмен – однако, от джентльмена в нём не было решительно ничего. Мужчина среднего возраста с рыжеватыми волосами, плохо одетый, с нескладной фигурой и неприятным, отталкивающим лицом – он произвёл на меня крайне скверное впечатление»[771]. Е. П. Блаватская представила Соловьёву мистера Джаджа, а затем спросила его в личной беседе, что он думает о Джадже. «Не хотел бы я остаться с ним наедине в безлюдном месте», – ответил он. Соловьёв приписывает Елене Петровне следующие слова:

– Он был отъявленным прохвостом и аферистом; на его счету, вероятно, не одно серьёзное преступление, и всё же с того времени, как он стал теософом, он полностью переменился, теперь он святой.

– Тогда почему у него такое отталкивающее лицо? – якобы спросил Соловьёв.