III

Через два месяца после неудачи с «Гамбургом» произошло событие, память о котором стала поворотной точкой не только для меня, но и для нескольких поколений бывших граждан Югославии. В то воскресенье отца дома не было. Он снова был на дежурстве (в те дни он дежурил гораздо чаще, чем обычно), поэтому о просмотре получасовой записи матча «Хайдука» мне пришлось договариваться с мамой. В гостях на стадионе «Полюд» была белградская «Црвена Звезда», клуб, за который болел друг отца, крестный дядя Митя, когда мы бывали у них в гостях, он всегда поддразнивал меня, спрашивая, скоро ли я сменю команду и начну болеть за красно-белых, а в ответ всегда получал мой гордый отказ. Матч не должны были переносить, репортаж показывали довольно поздно, по правде говоря, очень поздно, с учетом того, что на следующее утро надо было идти в школу, поэтому вести переговоры с мамой я начал заранее, еще днем. В какой-то момент моего канючения она вынуждена была сдаться и разрешила; хорошо помню свое томительное ожидание, день тянулся медленно, вечер никак не хотел наступать. Помню полную тишину и безупречную чистоту и запах присыпки и вазелина, типичный для помещения с грудничками. Моему брату, у которого в будущем ни с футболом, ни с каким-либо другим видом спорта отношения не сложатся, было тогда чуть меньше года, судя по тому, что его нет на кадрах моих воспоминаний, он, видимо, был погружен в обязательный дневной сон, поэтому звук у телевизора был включен на минимальную громкость. Вдруг, в середине фильма, изображение пропало. «Опять помехи», — подумал я. Помехи — это когда телевизионная картинка пропадала и появлялась застывшая надпись с извинениями, но без информации о том, как долго продлится этот перерыв в вещании. На этот раз вместо известного титра на экране появилась фотография Тито. Через несколько минут мама начала испуганно всхлипывать, я же все еще не понимал, в чем дело. Хотя слышал, что Тито уже давно находится в Клиническом центре, где мама работала медсестрой, она рассказала, какая там теперь охрана: забудешь специальный пропуск — на работу не пустят. Впрочем, один раз я уже был свидетелем похожего случая: год назад, тоже чуть ли не в воскресенье, так как в гостях у нас были соседи дядя Раде и тетя Борка, вдруг прервали показ фильма «Зебра в кухне», чтобы объявить печальную новость. «Это Кардель помер», — сказал тогда отец, опередив Томажа Терчка, диктора национального телевидения, специалиста по похоронам социалистических бонз. Мама же ничего такого не говорит, просто всхлипывает и молчит. Потом меня не покидало легкое чувство вины — после объявления трагического известия больше всего меня волновало, состоится ли матч и можно ли будет его посмотреть, никаких других эмоций я тогда не испытывал. Эти партийные лидеры явно были настроены умирать в самые неподходящие моменты. Сначала Кардель прервал показ фильма, теперь вот Тито из всех дней недели как нарочно выбирает воскресенье, главный футбольный день, как поет Джонни (Бранимир Штулич)[658]. Все сомнения и препирательства с мамой, постепенно терявшей терпение от моей оголтелости, отпали при виде зареванных игроков «Хайдука» и «Звезды», стоявших вперемешку на прославленном поле, один из близнецов Вуйович в ужасе закрыл лицо руками, с трибун неслось: «Товарищ Тито, мы тебе клянемся…» Сейчас все это смотрится как-то странновато, по-северокорейски, что ли, но тогда все было на полном серьезе.