Мудрая, хитрая сатирическая мысль Гоголя показать в «Ревизоре» не смешную жизнь, возбуждающую, однако, неудержимый хохот, если понять мудрую простоту комедийного корня жизни, – не была задачей постановщика Мейерхольда.

Мейерхольд выдвинул второстепенное для автора на первое место, он вариации сделал темой спектакля. И это выступало из построения мизансцен.

Не ставилось задачей дать монолитное, органически связанное живыми нервами действие. Не было сквозных задач у главных действующих лиц, ведущих пьесу. Они открывались нам эпизодически. Так были построены эпизоды, чтобы из живой картины, из графически строгого рисунка каждого данного куска, эпизода наступала бы необходимость его распада. Каждый эпизод, точно букет цветов или гора фруктов, должен был распасться, рассыпаться в темноту. Из ничего возникающий эпизод, из темноты выплывающий массив в ничто должен погрузиться, потонуть во тьме.

Основной мизансценой была центробежная сила. Мотив распадения, мотив оттолкнуться – хотя бы тянуло, хотя бы влекло непреодолимо – был основой построения мизансцен. Как поводы распутать мизансцену были, например, следующие: мотив бинта в сцене с письмом. От переходов персонажа с бинтом стал распадаться букет этой живой картины. Визг Марьи Антоновны прекратил сцену «Лобзай меня!» Выстрел дал распадение картины «Единорог». Взмывы музыки развели и рассыпали картину «Мечты о Петербурге». Свистки полицейских рассыпали эпизод «Беспримерная конфузия» и т. д. и т. д.

Что же должен был поселить в душе зрителя этот пышный прах, убор жизни и невозможная для куклы жажда стать жизнью? Конечно, чувство бреда, анархии жизни, безумной тоски от того, что такова действительность.

Однако режиссер знал, что такое чувство зрителя, сидящего в зрительном зале, невыгодно, нужно зрителя искусно и лукаво обмануть занимательностью и смехом, в конечном счете все же отравив его своим ядом.

Поэтому режиссер без промаха, зная современную аудиторию, расставил по всему спектаклю такие ловушки, от которых зритель, пойманный ими, смеется и доволен. Все существующие в современном театре приемы комического <для> непосредственной и не слишком искушенной психологическим театром зрительной залы в «Ревизоре» Мейерхольда налицо. Зритель в когтях режиссера. Мейерхольд делает со своим зрителем то, что он хочет. Зритель смеется там, где на это рассчитывал режиссер, и зритель поражен там, где этого хотел автор постановки.

Зритель чувствует и видит, что происшествие, разыгранное на сцене, – невероятное происшествие, однако знакомое, и все же невероятное. Он чувствует и видит, что знакомая жизнь феерична. Мейерхольд делает то, что обыватель ощущает себя свидетелем как бы сценически воплощенного бреда. Но это удается автору постановки лишь потому, что он, углубив второстепенное до значимости главного и умолчав об общеизвестном, превратил для всех малоискушенных в театре фабульно знакомую пьесу в неизвестную.