Забегая вперед, скажем, что при подготовке в 1861 г. главы о Белинском для нового издания «Былого и дум» Герцен не случайно не упомянул «Очерков гоголевского периода русской литературы» Чернышевского, когда в числе важнейших посвященных Белинскому литературных событий 1856–1857 гг., образовавших «молодой воздух весны», назвал анненковскую биографию Станкевича и первые тома сочинений Белинского.[885] Сказались не только результаты острой дискуссии с Чернышевским в 1859–1861 гг. Были полемически восприняты и рассуждения Чернышевского о судьбах Европы, – мнение, опровержению которого Герцен посвятил десятки работ. И в противовес содержащимся в «Очерках» фразам о «Западе-юноше» Герцен написал: «В современной Европе нет юности и нет юношей».[886]

Неприятие Чернышевским в 1856 г. некоторых взглядов Герцена засвидетельствовано самим Чернышевским. Комментируя много лет спустя письмо Добролюбова к Н. П. Турчанинову от 11 августа 1856 г., в котором передавались положительные отзывы Чернышевского о Герцене, Чернышевский указал, что «уж имел тогда образ мыслей, не совсем одинаковый с понятиями Герцена, и, сохраняя уважение к нему, уже не интересовался его новыми произведениями. Видя, что Николай Александрович огорчается холодными отзывами о них, этот литератор, – писал о себе Чернышевский, – перешел от разъяснения причин своего недовольства некоторыми понятиями Герцена к похвалам тому, что находит у него хорошим, и, между прочим, говорил о том, что высоко ценит его блестящий талант, что собственно по блеску таланта в Европе нет публициста, равного Герцену. Это утешало Николая Александровича».[887] В заявлении, будто с 1856 г. Чернышевский «не интересовался новыми произведениями Герцена», есть доля преувеличения. Но не в этом заключается смысл примечания к письму Добролюбова. Чернышевский существенно дополняет добролюбовское свидетельство, объясняет, уточняет, комментирует его, прямо указывая на сложность своих отношений к Герцену еще до встречи с ним в 1859 г.[888]

В печатных выступлениях автор «Очерков» в 1856 г. не склонен был настаивать на своих расхождениях с Герценом, как он не настаивал на разногласиях и со славянофилами. «Можно и должно не соглашаться с почтенным автором в средствах к достижению, – писал он о Киреевском, – но нельзя не признаться: цель его – цель всех благомыслящих людей» (III, 86). В отношении к Герцену подобная позиция дополнялась особым уважением и признательностью к автору «Былого и дум». В целом воспоминания Герцена о Белинском воспринимались как источник, а отнюдь не как материал для полемики. «Очерки» тесно примыкали к герценовским мемуарам, образуя единство оценки Белинского. Мысль Герцена о том, что особенностью мировоззрения Белинского было «живое, меткое, оригинальное сочетание идей философских с революционными»,[889] нашла в «Очерках» Чернышевского применение и развитие. Условия цензуры не позволяли развернуть герценовскую формулу-характеристику открыто и прямо. Но и в этих условиях автору «Очерков» удалось воссоздать демократическое содержание деятельности великого критика, одушевленного служением «одной высокой идее – служению на пользу родной страны, служению во что бы то ни стало, без страха и лицеприятия».[890]